Накануне отъезда Королева из Киева он в запале глупого спора пролетел под 
мостом Евгении Бош[7 - На месте этого моста ныне находится мост Киевского 
метрополитена.], за что был списан инструктором в Серпухов. Там он по 
собственным чертежам построил авиетку и, узнав, что на Центральном аэродроме 
состоятся торжества – Осоавиахим передал 20 самолетов в Военно-Воздушные Силы 
Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА), прилетел на ней в столицу. На своем 
самолетике он выполнил каскад фигур высшего пилотажа и, когда оставалось лишь 
грамотно сесть, опьяненный властью над маленькой верткой машиной, вдруг 
врезался в землю. До конца своих дней хранил Сергей Павлович Королев вырезку из 
«Известий» от 23 июля 1928 года, где сообщалось о смерти Алексея.

Павлов был красив, небрежен и быстр в движениях и весь пронизан тем мягким, 
добрым обаянием, которое неволило влюбляться в него с первой встречи.

Сергей с Михаилом зачастили в авиагородок. Королев упорно уговаривал летчиков 
поступить в КПИ вольнослушателями. Те сначала лениво отмахивались, потом 
задумались: может, и впрямь поступить? Чем они, собственно, рискуют?

Вскоре всю четверку уже можно было видеть вместе на лекциях. В авиагородке 
готовились к зачетам. Королев сказал, что необходимо продумать наиболее 
эффективный метод подготовки.

– Один из нас по определенному предмету должен быть наставником, будет 
консультировать, проверять, выяснять, кто чего не знает, – доказывал он.

После недолгих споров методика была принята. Предметы выбрали добровольно. 
Королев, любимец профессора Симинского, вдохновенного певца сопромата, отвечал 
за этот предмет. Пузанов – за физику и электротехнику, Павлов – за 
политэкономию, Савчук – за начертательную геометрию и детали машин. Савчук был 
и главным консультантом в немецком языке. Его отец был дипломатом, и перед 
войной Иван жил несколько лет в Берлине. По-немецки он говорил и писал так же 
свободно, как и по-русски.

Летчики получали сытные карточки и потихоньку подкармливали Сергея и Михаила, а 
Пузанов еще и заработать тут ухитрился: занимался с начальником аэродрома 
Маляренко математикой.

Учились все четверо серьезно и упорно, особенно Королев и Савчук. Вдвоем они 
часто вели пространные «философские» беседы, и даже гитара Павлова не могла им 
помешать. Так, над книгами и конспектами, и катились их дни, один за другим, в 
общем, довольно одинаковые, разве что в выходной выберутся на Крещатик в 
кинематограф Шанцера.

Уже глубокой осенью мама переслала Сергею ответ, полученный из Военно-воздушной 
академии. Разрешение на зачисление его было дано при условии, что до декабря он 
сдаст экзамены по военным дисциплинам, обязательные для всех курсантов. В том 
же конверте лежало письмо от мамы. Она советовала не торопиться с выбором, 
писала, что военный человек сам себе не хозяин в жизни, и коли он уже учится 
тому, к чему так стремился, вряд ли стоит все ломать.

В выходной на обеде у бабушки дядя Юра и молоденький двоюродный дядька Шура 
Лазаренко тоже отговаривали его перебираться в Москву. Мария Матвеевна подсела 
к внуку, обняла, заговорила ласково, доброй рукой приглаживая на его затылке 
черный вихор:

– Ну куда же ты поедешь, внучек? Там же у тебя никого. Вот Маруся пишет, что 
собирается на будущий год в Москву. Бог даст, переберется, тогда уж и будем 
думать... Ты уж меня, старуху, не бросай...

После смерти деда бабушка сдала, но от всякой помощи сыновей и дочерей упорно 
отказывалась, казачья ее гордость не хотела мириться с немощью старости.

«Что же делать? – думал Сергей. – Ехать или не ехать?» К Киеву он как-то не 
прирос душой, все время чувствовал себя каким-то пришлым, иногородним, хотя 
скорее Киев, чем Одессу, мог считать родным городом. Никак не мог перебороть в 
себе чувство, что жизнь его здесь – короткий эпизод, что в Киеве он не 
задержится. Он постоянно испытывал какое-то беспокойство, часто силился 
представить себе не виданную никогда Москву, начинал рассказывать Пузанову, как 
рассказывал в Одессе Калашникову, о знаменитом конструкторе Туполеве. Михаил 
даже сказал ему однажды:

– Не томись, Сергей, езжай в Москву...

Но, если говорить совсем откровенно, его не очень прельщала военная карьера. 
Академия хороша тем, что авиационная техника там – главная дисциплина. А в КПИ, 
как в стройшколе, – опять математика, сопромат, физика, – когда еще они 
доберутся до самолетов. Зато после КПИ ты сам себе хозяин: что хочешь, то и 
делай, куда надумал, туда и поезжай. Вон Сикорский не кончал академию...

Своими сомнениями Королев поделился с Савчуком.