Лавров, Боровиков, Селезнев – преподаватель железнодорожного техникума, старые 
знакомые из ГИДРО-3 Шляпников и Долганов.

Курисис доложил проект. Фаерштейн, ерзая на стуле, еле дождался, пока Курисис 
закончит.

– Это замечательно! Мы должны немедленно начать постройку планера! Можно 
начинать в Январских мастерских, можно на Стрельбищенском поле, где мы строили 
планер по чертежам Арцеулова. Главное – начать! – Фаерштейн готов был 
аплодировать любой «первой ласточке» губсекции уже потому, что она первая. Он 
уже видел этот несуществующий планер на Всесоюзных соревнованиях в Коктебеле, 
уже слышал восторженно-почтительные шепотки: «Это из Одессы... Из Одессы!»

Лавров охладил его пыл, указал, что конструкция нуждается в некоторой доработке.
 И тут вдруг протянул руку Королев:

– Мне хочется обратить ваше внимание на профиль крыла этого планера... Сергей 
говорил прямо, не очень заботясь о безболезненной округленности своих 
критических выпадов, но и без запала, не торопясь, аргументируя каждое 
замечание. За его спиной переглядывались: никто не ожидал такого от этого 
краснощекого тихони.

Сергея поддержал Василий Долганов. Решено было с постройкой планера повременить,
 поручить автору проекта «доработать в свете замечаний».

– Ты не боишься, что Курисис гробанет теперь твой проект? – спросил Долганов 
Королева, когда заседание окончилось.

– Не боюсь. Может, он что дельное подскажет, а начнет придираться – отобьюсь. У 
меня расчеты, а тут цифры важнее всяких слов...

Теперь часто Сергей укладывался на свой красный диван в гостиной, когда за 
окнами было уже совсем светло: не терпелось доделать планер. Иногда приходил 
помогать Валя Божко, обводил малиновой тушью чертежи, штриховал разрезы. 
Авиация его не увлекала, вернее, он не мог себе позволить увлечься ею, понимал, 
что летать он не сможет. Это сейчас можно создавать авиационные конструкции и 
ни разу не подняться в воздух даже в качестве пассажира. А в те годы, если 
человек говорил: «Я работаю в авиации», – то само собой подразумевалось, что он 
непременно летает. Единственным исключением был, пожалуй, только Н.Е. Жуковский,
 ни разу не летавший на самолете...

Обычно Сергей даже радовался, когда Баланин уезжал в командировку, но сейчас он 
чувствовал, что ему иногда не хватает отчима: он многое мог подсказать, а если 
и не знал чего – порекомендовать книгу, справочник, методику расчета, формулу. 
Сергей терял время именно на книжные поиски, ожесточенно листая страницы, 
что-то шептал себе под нос, потом, отложив книгу, думал, нетерпеливо постукивая 
по столу лекалом, и снова листал страницы.

В ОАВУКе спросили:

– Как назовешь?

В те годы планеры крестили позвончей, поэффектней: «Дракон», «Дедал», «Колибри»,
 «Одна ночь». Королев ответил:

– К-5.

В июле проект был наконец готов. Защита такая же, как у Курисиса, без всяких 
скидок на то, что тот был студентом Политехнического института (без пяти минут 
инженер), а этот – подручный черепичника.

Замечания были, но по мелочи. Встал Курисис:

– Считаю, что Королев сделал зрелый проект, по которому можно строить планер...

Сердце запрыгало в груди: «Будут строить!»

– Правильно, – сказал Фаерштейн. – Немедленно надо утвердить в Харькове и 
строить...

«Трудящийся, строй свой возд. флот. В центральную спортсекцию.

Препровождая при сем проект планера Королева и объяснительную записку, прошу 
проверить расчет и прислать возможно скорее обратно.

Приложение: 12 листов чертежа и объяснительная записка.

Предс. Губспортсекции: Фаерштейн».

А дома с мамой опять эти тягостные разговоры: «Что дальше?» – «А что дальше?