вуза. Поэтому среди преподавателей школы было немало педагогов высшей школы: 
сопротивление материалов и строительную механику преподавал известный ученый 
профессор Одесского политехнического института Б.Л. Николаи, а заведующий 
кафедрой латинского языка Медицинского института, знаток западно-европейской 
литературы Б.А. Лупанов вел курс русского языка и литературы. Вместе с 
Александровым математику читал старший преподаватель Строительного института Ф.
А. Темцуник, физику и теоретическую механику – доцент Политехнического 
института В.П. Твердый, строительное дело – С.А. Тодоров: на многих одесских 
зданиях можно было увидеть табличку: «Строил Тодоров».

Одной из главных забот организаторов школы было эстетическое воспитание ребят. 
Диспуты, самодеятельные спектакли, над которыми профессионально работал большой 
знаток театра, преподаватель литературы П.С. Златоустов; спевки хора, курс 
античной драмы Б.А. Лупанова, концерты, лекции по истории музыкальной культуры 
– их читал профессор консерватории Б.Д. Тюнеев и талантливый пианист и 
композитор П.И. Ковалев; танцклассы, занятия по живописи, которые вел художник 
А.Н. Стилиануди, ученик Репина, друг Серова, Врубеля и Пастернака, – все это 
было нормой в стройпрофшколе № 1.

Короче говоря, школа была очень интересной, и не удивительно, что Сергей 
Королев захотел в ней учиться, а решение его было горячо поддержано матерью и 
отчимом. Вступительные экзамены в объеме примерно шести классов гимназии Сергей 
выдержал без труда и был зачислен в июле 1922 года.

Открылся новый, неведомый ему мир. Мажорно приподнятый дух школы с ее 
лозунгами: «Да здравствует свобода!», «Перед нами весь мир!», «Учись, трудись, 
борись!», «Математика – гвоздь всего!», обстановка доверительного равноправия, 
демократичность заново создаваемых традиций – все это нашло отклик в душе юного 
Королева, и о недолгом времени, проведенном в стенах этой школы, с теплой 
благодарностью он вспоминал всю жизнь.

Среди одноклассников его был Валерьян Божко, просто Валя, с которым они дружили 
все эти трудные годы. Теперь они сидели на одной парте. Этому очень скромному, 
тихому, высокому и невероятно худому пареньку во время войны оторвало ниже 
локтя правую руку, он писал и искусно чертил левой, любил и умел мастерить и, 
пожалуй, не мог разделить тогда с Сергеем только его увлечения гимнастикой. В 
классе быстро сколотилась дружная компания: Сергей, Валя, весельчак Илюшка 
Йоффик, типичный одесский «жлоб» Жорка Калашников, нескладный подслеповатый 
Володя Бауэр, знаменитый тем, что мог с завязанными глазами различать людей по 
запаху.

Впрочем, первым Сергей очутился в этом списке совершенно случайно. Как дружно 
отмечали много лет спустя его однокашники, Королев в школе был фигурой довольно 
неприметной. Он никогда не входил в классную «элиту», не держал первенства ни в 
чем: не был «ударником» (Надя Хлебникова, любимица классного руководителя 
Темцуника, совершала буквально подвиги успеваемости и прилежания), не считался 
«душой компании» (эти лавры были у Ильи Йоффика), выдающимся спортсменом 
(Калашников был, безусловно, более сильным гимнастом), не блистал на школьных 
театральных подмостках (там царил задавака и пижон Жорж Назарковский), не 
прославился как музыкант (Юра Винцентини и Лидочка Гомбковская хорошо играли на 
рояле). Мария Николаевна вспоминала, правда, что Сергей писал стихи, среди 
которых одно стихотворение, «Россия», казалось ей тогда удачным. Альбомчика со 
стихами не сохранилось[5 - В архиве Российской академии наук хранится одно 
детское стихотворение С. Королева, датированное апрелем 1917 года.]: кто-то из 
друзей неловко пошутил над его «поэтическими опытами», и Сергей сжег стихи. Но 
ведь редко кто не пишет стихов в пятнадцать лет. Поэтому он выглядел 
классическим средним учеником, разве что был красив – черноглазый, с нежным 
девичьим румянцем во всю щеку. Удивительно, но даже чувствуя свое превосходство 
в чем-либо, Королев в молодости не умел выказать это с эффектом, блеснуть, 
пустить пыль в глаза. Его было трудно расшевелить. Нежинское одиночество 
сделало его если не замкнутым, то необщительным. Впрочем, он не был скрытным, 
если его спросишь, он расскажет, но первый рассказывать не начнет. И все-таки 
было в нем что-то, какое-то инстинктивно ощущаемое всеми превосходство, 
решительно не позволявшее причислить его к категории «серых» личностей. Быть 
может, это была основательность характера, надежность в дружбе. Иначе чем же 
объяснить, что во всех делах и проделках, вечеринках и прогулках, спорах и 
состязаниях всех умников, чемпионов, острословов и других признанных талантов – 
во всем этом он рядом, без него не обходятся, он нужен.

Первая в его жизни школьная зима. Не было света, бумаги, керосина. Угля тоже не 
было, и дров тоже. В классах сидели в пальто, да и в пальто было холодно. Одно 
название пальто: на «рыбьем меху». Все поизносились за эти годы, ходили бог 
знает в каких нарядах. Мария Николаевна сама научилась даже обувь шить.

В феврале 1923 года Александров, который был завучем, но, по существу, получил 
от директора Бортневского, известного одесского архитектора, все права 
руководителя, увлекся идеей создания при школе производственной мастерской. По 
его мысли, нехитрая продукция ее, изготовленная руками учеников, могла 
реализовываться, а полученный доход идти на укрепление латаного школьного 
бюджета. Все было подсчитано, продумано, помещение под мастерскую определено,