разглядеть за могучими кронами гоголевского сквера, но расположенном совсем 
рядом, помещалось многочисленное семейство Москаленко: Мария Матвеевна – жена, 
Юрий и Василий – сыновья, Маруся и Анна – дочки. Это еще не считая прислуги. 
Самого хозяина застать дома было трудно, дни его протекали в лавке, среди 
сахарных голов, кулей с мукой, пакетов с чаем, крупами и конфетами. Близость 
храма не позволяла Николаю Яковлевичу торговать вином, и, если случалось 
покупателю спросить бутылку хересу или мадеры, он гонял хлопчика-услужающего в 
домашний погреб.

Дом держался на жене. Мария Матвеевна была тоже запорожских казачих кровей, из 
рода Фурса, женщина добрая, ласковая, но при этом энергичная и волевая. Ее на 
все хватало: и детей наставить, и хозяйством управлять, и соления готовить, да 
такие, что известны были и шли нарасхват не только в соседних уездах, но и в 
далеких губерниях, в Либаве, Вильне, Риге и даже в самом Санкт-Петербурге! 
Однажды, воротясь из столицы, Мария Матвеевна в большой радости сообщила, что 
некая влиятельная особа – едва ли не князь – приняла от нее бочонок отборных 
огурчиков, за что непременно обещано было выхлопотать Москаленкам звание 
«поставщиков двора Его Императорского Величества». Короче, в славе отменных 
нежинских огурчиков ее трудов немало. И если уж говорить по правде, главные-то 
доходы давали именно соления эти, бочки, что уставились по всеми двору, а не 
лавка Николая Яковлевича. Одно только название – лавка. Вот у Дьяченко это 
лавка! Первейший на весь Нежин магазин. Однако Москаленко не завидовали соседу. 
И дом их, пусть скромен, без затей новомодных, без праздных пиров, но чист, 
опрятен, а случись гости – всегда найдется, чем попотчевать.

В последнее время гости бывали каждое воскресенье. Музыка, танцы, игры, одно 
слово – молодежь. Старшенький, Юрий, уже студент Историко-филологического 
института, бывшего лицея графа Безбородко, и Маруся уже совсем невеста, от 
женихов отбоя нет. Вот ведь и сегодня Королев придет непременно...

Да, Королев решил прийти сегодня обязательно, хотя к веселью был не расположен.

Дурное настроение Павла Яковлевича вызвано было несколькими причинами. Одна из 
них – назначение. Нынче летом институт графа Безбородко оканчивали 13 студентов.
 Тринадцать мест было и в списке, присланном из Петербурга, из Министерства 
народного просвещения. Каждый волен выбирать. Данилов выбрал Екатеринослав[1 - 
Екатеринослав – ныне Днепропетровск.]. А может быть, Королев тоже желает 
Екатеринослав?! Отчего Данилову протекция? Разве он в первых учениках? Королев 
отправился к директору оспаривать место. За Данилова вступился Сперантский, 
профессор русской литературы. Да и как ему не вступиться, коли Данилов у него в 
фаворе: сборник издал – «Песни села Андреевки Нежинского уезда». Эка невидаль,
 – триста крестьянских песен! Королев прямо сказал тогда Данилову:

– Надобно стремиться создать что-нибудь серьезное, солидное...

Уязвил.

Впрочем, не так уж и хотелось Павлу Яковлевичу в Екатеринослав. Да и велика ли 
разница: Екатеринослав или Екатеринодар[2 - Екатеринодар – ныне Краснодар.], 
который он выбрал в конце концов? Переживания его шли вовсе не от выбора этого, 
а от болезненно обостренного самолюбия. Всякий раз, когда случалась 
какая-нибудь, пусть даже вовсе пустячная, не чета назначению, история, где 
можно было усмотреть, а чаще даже не усмотреть, а домыслить умаление чести, 
злые желваки начинали ходить под смуглой кожей его лица. Все мерещилось ему 
попреком низкому его происхождению.

Павел Королев, сын отставного писаря, бессрочно отпускного унтер-офицера из 
Могилева, ставшего банковским служащим, многолюдный дом родительский покинул 
после завершения своего образования в Могилевской духовной семинарии, в которой 
состоял также и надзирателем. Служба по духовному ведомству не обещала ему 
ничего интересного, ограничивая пищу для его ума, острого и критичного. Он 
решил поступить в нежинский Историко-филологический институт и зачислен был в 
августе 1901 года казеннокоштным студентом. Казеннокоштные с давних, еще 
догоголевских, времен содержались на полном пансионе и, кроме мыла, ни на какие 
нужды денег могли не тратить. Своекоштные, вольноприходящие, естественно, были 
побогаче. Кстати, уже тут чувствовал Павел Яковлевич первую между ними грань, И 
хотя ни разу не ходил Королев к папироснику Борцу, ссужавшему студентам деньги 
под большие проценты, все-таки даже среди казеннокоштных был он небогат и 
страдал от этого.

Зато в науках никому не уступал. Все годы ходил в лучших учениках и курс по 
словесному отделению окончил лишь с единственной тройкой по истории римской 
литературы. 18 июля 1905 года ему был вручен аттестат с долгожданной строчкой:

«Получает звание учителя гимназии».

Павлу Яковлевичу шел двадцать девятый год, возраст степенный, – он давно уже 
помышлял об устройстве будущей своей жизни и в последнее время в размышлениях 
своих неизменно возвращался к черноглазой Марусе, сестре Юрия Москаленко, нынче 
поступившего на первый курс, барышне редкой красоты. Уже два года бывал он в ее