герцога, исследователи обнаружили пушку сваленной с лафета и наполовину 
погрузившейся в грязь. Погода, и без того скверная, еще ухудшилась, и началась 
страшная зимняя гроза с ливнем и ветром. Человек с воображением, находясь в 
таких обстоятельствах, непременно подумает, что это Юпитер нарочно 
противодействует людям, которые, как древний Сизиф, выкрали у него гром и 
молнию и теперь пользуются ими для своей выгоды. Но при внезапных 
кратковременных вспышках небесного огня, освещающего окрестность, хорошо видна 
как бы саркастическая гримаса, искажающая лицо громовержца, и слышны раскаты 
олимпийского хохота – бог смеется сам над собою, будучи уверен из опыта, что, 
если это двуногое какую-нибудь полезную для себя вещь заполучило, обратно у 
него не отнимешь. И хотя двое исследователей спотыкаются и увязают в грязи, все 
же им удается производить измерения, и один их записывает, прикрывая от потоков 
дождя свою книжку.

При помощи топора, лома и кузнечных клещей они анатомируют брошенное в грязи 
мертвое тело, разбирая лафет на составляющие его части, и тот, кто записывает, 
еще и рассматривает и рисует вырубленные в деревянных брусьях пазы и выступы, 
какими отдельные части прочно соединяются.

– Все какие бы ни было сооружения или устройства из дерева, – сказал Леонардо,
 – скрепляются в своих частях способами, которых известно не больше дюжины. 
Поэтому тот, кто придумает еще способ или усовершенствует прежний, будет 
считаться величайшим изобретателем.

Но в благородном стремлении облагодетельствовать человеческий род своими 
изобретениями немногие избранные для этой цели не только богами языческого 
Олимпа или консулами цехов бывают преследуемы, а сообща всеми – таких 
подавляющее большинство, – кто предпочитает бездельничать, почивая на лаврах, 
заслуженных не ими, и пробуждается исключительно ради каких-нибудь козней. И 
наибольший гнев этих бездельничающих вызывает и провоцирует тот, чьи намерения 
остаются непонятными, а деятельность не дает быстрого результата. Спрашивается, 
откуда быть результату, если, окапывая и высвобождая чугунное тело пушки из 
грязи и обдумывая ее размеры и устройство, как она сделана Франческо ди Джорджо,
 Леонардо еще и пытается спорить с самим Аристотелем?

Аристотель говорит, что, если сила движет тело на определенное расстояние в 
определенное время, та же сила передвинет половину этого тела на вдвое большее 
расстояние за то же самое время. Иначе говоря, если это тело было бы в унцию и 
проходило в определенное время одну милю, то миллионная его часть пройдет 
миллион миль в то же время. Мнение это отвергается разумом, а следовательно, и 
опытом, и если взять вес одного зернышка пыли для опыта, то бомбарда выбросит 
его не дальше, чем дым в начале выстрела.

Тому же, кто утверждает, будто бы Леонардо, которому было тогда двадцать шесть 
лет, находясь во Флоренции, такими вопросами не задавался, но приступил к ним 
внезапно в Милане, поневоле приходится предполагать, что наподобие иудейского 
Савла, строжайшего, ревностного фарисея, переделавшегося по дороге из 
Иерусалима в Дамаск под влиянием внезапного знамения и ставшего ближайшим 
спутником Иисуса, христианским апостолом Павлом, так же переделался флорентиец. 
Но применительно к исследователям, как Леонардо, такие предположения 
неосновательны и абсурдны.




49


Свинцовый груз, толкая и давя на небольшой кожаный мешок, наполненный воздухом, 
сможет посредством своего опускания показать тебе часы. Нет недостатка в 
средствах и способах подразделять эти наши несчастные дни! Нам следует 
радоваться, когда мы не расточаем и не проводим их без проку и без всякой славы,
 не оставляя о себе никакой памяти в умах смертных.

Миланец Джироламо Ольджати, вместе с двумя сообщниками заколовший герцога 
Галеаццо Мария, стоя перед лицом готового нанести удар палача, произнес 
следующие слова по-латыни, ибо, как сообщает Макьявелли, был юноша 
образованный: «Память об этом сохранится надолго, смерть жестока, а слава 
вечна».

Но если кому родственники оставили достаточно денег, тому легче заботиться о 
своей и их славе. Когда наследники задумали поставить конный памятник 
кондотьеру Коллеони, венецианский сенат, который и мертвого его опасался, 
выбрал для этой работы флорентийца Вероккио. Тот вылепил коня размером побольше 
падуанского, отлитого Донателло для увековечения памяти другого такого 
разбойника, Гаттамелаты, что значит Пятнистая Кошка. Вероккио превзошел 
Донателло также и выразительностью фигур; для этого он выдвинул вперед с 
большой силой плечо всадника, одетое доспехом, в то время как его кисть, 
свободно удерживая уздечку, за движением плеча не успевает. Поскольку же левая 
передняя нога лошади поднята и копыто при этом свободно опущено, а задняя левая