как бы в улыбке, безобразной и привлекательной одновременно. Хотя подбородок, 
квадратною формой показывающий упорство и хитрость, кузнец не затрагивал, 
внешность Лоренцо таким способом настолько усовершенствовалась, что его по 
справедливости называют самым безобразным человеком Италии. На собраниях так 
называемой платоновской академии, а верное, дружеского кружка братьев Медичи на 
вилле в Кареджи или в других известных местах, Лоренцо обыкновенно сидел, как 
бы испытывая боль в низу живота, и от этого сгорбившись и ухватившись за 
поручни кресла. Из-за жестокой болезни – старший Медичи страдал от уремии – 
цвет лица он имел желтый или оливковый. Поскольку же его рот обыкновенно 
растянут гримасою, бывало трудно понять, огорчен он или радуется превосходному 
обществу, представляющему род скрибократии – от латинского scriba, «писец» – и 
управляющему отчасти Флоренцией поверх Синьории и магистратов.

Полагая первым достоинством человека латинскую и греческую образованность и 
умение цитировать авторов, платоники влияют на окружающих не так своей 
философией, которую мало кто может понять, как ученою спесью и высокомерием: 
опасаясь прослыть невеждами, многие к ним подделываются и из кожи вон лезут, 
чтобы похвалиться знанием каких-нибудь греческих аористов и других вещей из 
грамматики, которые невозможно постичь. В этом, с позволения сказать, ученом 
содружестве также никто другому не уступает, но каждый работает локтями и 
языком, чтобы только приблизиться к Медичи и занять место рядом. Притом своих 
оппонентов они по-всячески честят: поэта Луиджи Пульчи – что значит блоха – 
наиболее выдающийся из платоников, Марсилио Фичино,[34 - Фичино Марсилио 
(1433–1499) – писатель-гуманист, философ и теолог, виднейший деятель 
Платоновской академии, считавший Платона предшественником Иисуса Христа.] иначе 
не называл, как Терситом, злоба которого столь велика, что избавиться от нее 
труднее, чем вычерпать песок с морского дна. Что касается чудовищной и 
безобразной поэмы «Великий Морганте», Фичино считал это его произведение 
сплошным, беспрерывным преувеличением преувеличенного, извращением истины, 
издевательством над здравым смыслом и путаницей. Однако дерзкий насмешливый 
автор, кажется, самый печальный человек на свете, если среди его крылатых 
выражений, разлетающихся далеко, как почтовые голуби, одно сообщает: «Когда я 
учусь жить, я учусь умирать». Один глаз этого Пульчи смеется, а из другого 
выкатывается слеза, хотя не только от душевной раздвоенности, но и потому, что 
Луиджи был ранен напавшими на него злоумышленниками, обиженными какою-то его 
шуткой.

Поместившийся почетным образом по левую руку Лоренцо Великолепного Анджело 
Полициано в возрасте семнадцати лет сочинил своего «Орфея», а в восемнадцать 
приступил к чтению курса во флорентийском Студио, где толковал обучающимся 
латинских и греческих авторов. Введение к курсу лектор назвал панэпистемон, что 
по-гречески означает «всезнайка». Излагая порядок наук, после сочинений по 
оптике Полициано рассматривает науку механики и чем она занимается.

– Как Герон,[35 - Гeрон Старший (род. в Александрии ок. 155 г. до н. э.) – 
искусный механик; до нас дошли некоторые его сочинения – «Пневматика» и две 
книги об автоматах.] так и Папп[36 - Папп Александрийский (жил в конце III века 
н. э.) – греческий геометр.] утверждают, что в механике имеется одна часть 
рациональная, которая занимается изучением чисел, звезд и вообще природы, а 
другая хирургическая – от греческого хирос, «рука» – или прикладная, которая 
распространяется на обработку металлов, строительное дело и живопись.

Живопись не только не причислена к свободным искусствам, как дисциплины 
университетского тривиума и квадривиума[37 - Тривиум и квадривиум – 
обязательные для изучения в средневековых университетах циклы наук. 
Элементарный цикл – тривиум – включал грамматику, диалектику и риторику, высший 
– квадривиум – музыку, арифметику, геометрию и астрономию.] – грамматика, 
диалектика, риторика, музыка, арифметика, геометрия и астрономия, – но среди 
ремесел поставлена после обработки дерева. Не может быть ничего унизительнее 
этого, хотя именно благородная живопись оказала славе Флоренции наибольшее 
количество важных услуг – таково общее мнение. Правда, не всех это заботило: 
Доменико Гирландайо, которого Вазари называл одним из главных и превосходных 
мастеров своего века, хотя досадовал, что не получает заказа расписывать стены, 
опоясывающие Флоренцию, при подобных исключительных притязаниях оставался 
простым, скромным человеком и, работая в каком-нибудь бедном монастыре, 
довольствовался остатками монашеской трапезы и наблюдал только, чтобы хватило 
еды его помощникам; при этом он стучал деревянными башмаками, как угольщик, 
накрываясь мешком с двумя дырами вместо рукавов.

Леонардо желает быть возле Медичи так же красиво одетым, как те, что, по его 
словам, расхаживают, чванные и напыщенные, украшенные не только своими, но и 
чужими трудами. И питаться желает оп не остатками, предназначаемыми для свиней, 
но чтобы восседать за той трапезой, где, по словам Данте в «Пире», вкушают 
ангельский хлеб – так называет Поэт пищу знания. «О, сколь несчастны те, кто 
питается той же пищей, что и скотина!» – продолжает великий тосканец, 
сохраняющий, однако, надежду на человеческое благородство: «Поскольку каждый 
человек каждому другому человеку – друг, а каждый друг скорбит о недостатках 
любимого, постольку вкушающие пищу за столь высокой трапезой не лишены 
сострадания к тем, кто у них на глазах бродит по скотскому пастбищу, питаясь 
травой и желудями».