настолько неопытен в живописи и рисунке, и, как ни старался, фигуры у него 
получались кривобокими, а лица все имели одинаковое выражение. Кроме того, все 
округлое, полное и упитанное, чем приятно любоваться в природе, оказывалось у 
него тощим и плоским и скорее могло быть названо тенью предмета, нежели его 
правильным изображением.

– Такой живописец, – отзывался о мастере призвавший его настоятель, – должен 
быть признан клевещущим на божество, создавшее человека по своему подобию; если 
ему полностью доверять, получится, будто внешность Создателя напоминает 
какого-нибудь нищего попрошайку. В то время рисунки его добровольного помощника,
 – настоятель имел в виду Леонардо, – при их несовершенстве и отроческой 
незрелости круглятся подобно развивающимся мышцам, которые сулят в близком 
будущем набрать огромную силу.




37


Живопись не нуждается, как письмена, в истолкователях различных языков, а 
непосредственно удовлетворяет человеческий род, и не иначе, чем предметы, 
произведенные природой. И не только человеческий род, но и других животных, как 
это подтвердилось одной картиной, изображавшей отца семейства: к ней ласкались 
маленькие дети, бывшие еще в пеленках, а также собака и кошка этого дома, так 
что было весьма удивительно смотреть на это зрелище.

Когда Пьеро получил важное прибыльное место, которого домогался, а именно 
нотариуса дель Подеста, то есть первого магистрата исполнительной власти, семья 
переехала жить во Флоренцию, где Антонио да Винчи имел собственный дом напротив 
палаццо Синьории,[25 - Синьория – демократическое правительственное учреждение, 
где заседали представители цехов, избиравших из своей среды магистратов и 
гонфалоньера. Однако из почти двухсоттысячного населения Флоренции правом 
занятия должностей пользовались не более двух тысяч.] возле помещения львов, 
олицетворяющих, как известно, силу и прочность Республики. Хотя царь зверей 
находился здесь в жалком положении на соломе, менявшейся едва ли раз в год, 
добыча и доставка животных считались делом государственной важности. Поэтому 
львы во Флоренции не переводились, и отрочество Леонардо протекало, можно 
сказать, под злобное рыканье этих несчастных, напоминающее о переменчивости 
судьбы.

Дом напротив Палаццо[26 - К вещам, которые они почитали, флорентийцы относились 
с простодушной сердечностью: «Божественную комедию» Данте они другой раз 
называли просто «Комедией». Философом для них был Платон или Аристотель, а если 
говорили Палаццо – подразумевалось палаццо Синьории.] сер Антонио после своей 
смерти оставил старшему сыну, тогда как Франческо досталось имение в Винчи, что 
справедливо, поскольку тот с его ленью не годился для Флоренции, где считается 
полностью потерянным день, когда недостаточно заработано денег. Правда, отсюда 
исключаются дни, отданные политике и делам управления городом: недаром же такие 
государства называются республиками, что в переводе с латинского означает 
правление народа, в отличие от монархии, как, скажем, Милан, или тирании, как 
Римини. И все же первые места занимают в душе горожанина деньги и труд – стучит 
ли он счетами, красит ли шерсть, ткет или напрягает сообразительность, желая 
получить при продаже наибольшую выгоду, или еще что-нибудь полезное делает в 
своей боттеге. А это есть лавка и мастерская одновременно, как их принято 
соединять во Флоренции, которую правильно было бы назвать громадной боттегой, 
где каждый находит прибыльное занятие, а лентяю приходится труднее, чем в 
другом месте. Да и понятия о приличной и достойной жизни здесь иные: миланские 
нобили настолько гордятся своим дворянством, что, как рассказывают, там был 
государственный казначей, который почитал за бесчестье пересчитывать деньги и 
даже к ним притрагиваться, и держал для этого другого человека, не такого 
спесивого. Во Флоренции же дворянство присваивают в виде наказания, поскольку 
дворянин лишается всяческих прав и ему остаются война и безделье, недостойные 
свободного трудящегося человека.

Конечно, здесь, как всюду, имеется множество пройдох и обманщиков, и они даже 
опаснее из-за свойственной тосканцам сообразительности. И свобода во Флоренции 
неполная: при том, что устройство республиканское, действительная каждодневная 
власть большей частью принадлежит какому-нибудь клану, семье или даже одному 
человеку, если тот законным или мошенническим способом распоряжается 
избирательной сумкой, куда помещаются свернутые трубкою листки с именами 
кандидатов на должности в магистратуре. Вот уже пятьдесят лет кряду там можно 
найти имена одних только сторонников Медичи, известных банкиров и богачей.

Медичи начинали аптекарями, и красные шары на их гербе – это аптекарские пилюли.
 Теперь они говорят, что «шары» – не что другое, как след зубов гиганта 
Муджелло, побежденного Аверардо Медичи, будто бы прибывшим в Италию вместе с 
Карлом Великим в числе его приближенных. Хотя благородство и древность 
происхождения здесь имеют мало цены, все же многие их добиваются с помощью 
подобных выдумок: лавочник, аптекарь, банкир или мясник, разбогатевши, скучают