несчастного мученика показывало все совершенство сфумато в точности так, как 
Леонардо преподавал. Но не стоит надеяться, будто Мастер расслабился надолго: 
спустя малое время он вновь бодрствует и готов к возражениям.

– Поистине, – сказал настоятель, – этот живописец Амброджо оправдывает 
сравнение с фра Беато Анжелико из Фьезоле, про которого рассказывают, что он не 
брался за кисть, хорошо не помолившись, и всякий раз, как писал распятие 
господа нашего, обливался слезами.

– Фра Анжелико имел обыкновение, – добавил к этому Франческо ди Джорджо, – 
никогда не исправлять и не переписывать заново своих картин, оставляя их такими,
 какими они получились с первого раза по наущению божьему.

– В подобной торопливости нет ничего похвального, так как, если живописец скоро 
бывает удовлетворен своим произведением, он со временем не совершенствуется, но,
 напротив, утрачивает приобретенное при обучении, – сказал Леонардо. – Должно 
не плачем сопровождать работу, но тщательным изучением изображаемых предметов. 
Когда же в таком изучении другому человеку что-нибудь кажется излишним, на это 
следует возразить, что всякое познание полезно для ума, использующего 
необходимое, а что сверх этого сохраняющего на случай.

– Не преувеличивай, сын мой, благость познания, – сказал настоятель Чертозы, – 
ибо вера ему предшествует. Да и каким образом живописцу изучать внешность 
Спасителя или его ангелов, которых он не видит?

Дверью с мраморными наличниками, изукрашенными с исключительной выдумкой и 
великолепием, словно бы она ведет в рай, инспектора и настоятель вышли в 
обнесенный аркадами дворик, имеющий посредине фонтан. Обернувшись, отсюда можно 
увидеть церковь Чертозы во всей яркости и свежести кирпичной кладки, тогда как 
тянущиеся поверху подобные кружеву галереи своей белизной придают сооружению 
легкость.

Окружающие дворик аркады от капителей колонн и до самой крыши нагружены 
барельефами и скульптурами из обожженной глины. Из медальонов над колоннами, из 
выполненной с изумительным правдоподобием глиняной листвы выглядывают, 
высунувшись по грудь, апостолы и пророки; несколько ниже поместились святые 
менее важные, – из них один, с длинной бородой и в шляпе с пером, как две капли 
воды похож на Леонардо да Винчи, которого скульптор, надо полагать, никогда не 
видел, как те живописцы не видели Спасителя и его ангелов.

Через повитый виноградом тенистый переход путешественники проникли в Большой 
двор, важнейшую знаменитость Чертозы, так как он воплощает смысл и устав 
монастыря кармелитов. А там нарочно оговорено, что совместное проживание не 
препятствует раздельности.

– Братия наша, – пояснил настоятель, – старается следовать примеру Спасителя, 
который до тридцати лет не имел другого занятия, а только беседовал с небесным 
отцом и размышлял о будущей деятельности. Также Бонавентура указывает, что в 
Писании нет свидетельства, будто бы в течение этого срока он что-нибудь делал.

Вокруг настоятеля вились пчелы; придерживающиеся обета молчания монахи Чертозы 
возникали, как эти пчелы, в дверях келий и тотчас исчезали. По их числу, 
навсегда установленному, келий было двадцать четыре – двадцать четыре отдельных 
строения, в которых при каждом укрытый каменной изгородью маленький двор, 
колодец и огород. Трудно представить себе более удобное место для размышления, 
к чему монахи призваны их уставом.

Внезапно господствующая здесь тишина нарушилась криками, смехом, стуком 
тележных колес и проклятьями. Виновниками такого бесчинства оказались мастер 
Ринальдо из Кремоны и его ученик, не более вежливый. Ринальдо оканчивал 
многолетний труд – украшение скульптурой и барельефами Большого двора Чертозы: 
из устилающей телегу соломы торчала глиняная нога, может быть, какого-нибудь 
пророка.

Сто двадцать колонн – сто двадцать капителей из обожженной глины, столько же 
святых и пророков и множество ангелов, выглядывающих из веночков подобно 
скворцам. Хорошо понимая громадность работы и желая под видом шутки польстить 
кремонскому мастеру, настоятель сказал:

– Древние философы согласно с отцами церкви считают, что творимое не может быть 
лучше творца. Однако Гефест был хром и неряшливо одевался; так и тебе не 
удастся превзойти совершенством фигуры, которыми населена эта роща, произросшая 
вместе с фигурами в огненной печи.

Настоятель имел в виду печь, где обжигают изделия из глины.

– Лучше бы мне вовсе не нуждаться в одежде и пище, как тем, кого я одеваю в 
одежды неизносимые, – утирая пот со лба и с гневным выражением в голосе отвечал 
Ринальдо из Кремоны и стал пререкаться с настоятелем о вознаграждении, которое 
полагал недостаточным.