этот ничего не боится и, будучи угрюмым и дерзким человеком, на чужие насмешки 
отвечает злобными выкриками и ругательствами, так что в другой раз к нему не 
привязываются. Под стать крутому характеру Андреа создает и живопись: трудно 
вообразить манеру, настолько отличающуюся от новейшей и вместе от живописи 
старинных мастеров, хотя последним он отчасти ближе из-за исключительной 
жесткости очертаний, которым в противоположность Леонардо придавал 
первостепенную важность.

При том что флорентиец не увлекался труднейшими ракурсами и перспективными 
сокращениями, многие картины Мантеньи кажутся написанными, как если бы 
живописец лежал на полу и оттуда рассматривал свои фигуры или нарочно взбирался 
на лестницу, чтобы видеть сверху. Андреа восхищался античными мраморами и 
ставил их выше самой природы, которая, как он полагал, другой раз утаивает от 
наблюдателя свои достоинства. «Статуи казались ему, – пишет Вазари, – более 
законченными и более точными в передаче мускулов, вен, жил и других деталей, 
которые природа часто не так ясно обнаруживает, прикрывая нежностью и мягкостью 
плоти; как можно убедиться, в его произведениях действительно видна несколько 
режущая манера, подчас напоминающая скорее камень, чем живое тело». 
Произведения же Леонардо дышат, можно сказать, и настолько дыхание это легко и 
ничем не стесняется, что не приходится думать о той или иной манере, а остается 
лишь успокоиться подобною легкостью и вместе дышать.

Все это показывает, что возможны различные точки зрения и способы исследования, 
отсюда разнообразие манер; совместное же заблуждение делает живописцев похожими 
один на другого и уничтожает различия, а это несвойственно человеку, поскольку, 
говоря словами св. Амвросия, епископа Медиоланского, рай в сущности нашей есть 
рай. богатый многими мнениями. Но тут есть и неудобства. В строительстве 
театральной машины совместно участвуют Леонардо да Винчи и еще флорентиец Лука, 
прозванный Фанчелли, или Гусенок, построивший машину для первого представления 
пьесы «Орфей». Теперь же его опыту не доверились полностью, так что скорее 
приходится опасаться, как бы тосканцы не перессорились, нежели заботиться, 
чтобы не обижали других.

Видная поверх сцены часть устроенной по замыслу Леонардо машины представляла 
собой форму сегмента. Обтянутая холстиною сферическая поверхность была 
расписана в виде скалы, поросшей кустарником; при этом изнутри изливалась и 
падала сверкающими брызгами вода источника и раздавалась приятная музыка. В 
следующем явлении пьесы кажущаяся цельной скала разделялась посредине, открывая 
зрителям подземное царство и дворец его государей Плутона и Прозерпины. 
Понятное дело, холст с изумительно правдоподобно написанными скалой и 
кустарником также был разделен пополам, будучи при этом натянут на деревянные 
рамы, собранные из гнутых над кипящей водою брусьев. Еще прежде представления 
интересно было смотреть, как мастера в испачканных опилками фартуках 
прилаживали деревянные части, скрепляли их между собою и проверяли в движении, 
в то время как воздух был заполнен парами клея, образующими как бы запах 
творения. И эти люди не так внешностью походили на Плотника, который согласно 
древнему преданию построил и привел в движение звездные сферы, издающие не 
слышную обычному уху гармоническую музыку, сколько душою чувствовали себя 
полноправными наряду с ним устроителями.

Главная ось театральной машины сделана из елового бревна толщиною в талию 
человека и упирается в громадный подшипник, выдолбленный из смолистого пня и 
выложенный изнутри медным листом. Ось принадлежит зубчатому колесу со спицами 
длиною в два человеческих роста, своим видом вызывающему трепет и удивление. 
Что же касается червячной передачи, если кто-нибудь нарочно спускается в 
помещение под сценой, чтобы видеть, как в наполненном водою корыте вращается и 
плещется громаднейший винт и, вращаясь на одном месте, тщетно куда-то стремится,
 или наблюдать за равномерным падением груза, как оп пропадает в колодце и 
внезапно при обратном движении возникает вновь, а пеньковый канат наматывается 
на ось красивыми правильными рядами, тот посетитель возвращается из подземелья 
ошеломленный, будто бы в самом деле побывал в аду, где оказался свидетелем 
наказания грешников. Однако здесь все это затеяно совсем с иной целью, а именно 
чтобы раздвинуть и после вновь совместить части театральной машины, построенной 
для Мантуанских сеньоров в городе, плывущем, как желток в яйце, посредине 
окружающих его вод, поскольку он ограничен рекой Минчио и озерами и таким 
образом плавает на поверхности сферы Земли; а та, в свою очередь, взвешена в 
окружающей ее сфере воздуха, и все вместе погружено и удерживается посреди 
блистающей легчайшей сферы огня.

Когда при начале второго действия пьесы декорация, изображающая скалы с 
источником, легко и плавно раздвинулась и стала видна резиденция Плутона и 
Прозерпины, всеобщий вздох пронесся из конца в конец помещения для зрителей, а 
находившиеся в первом ряду маркиз и маркиза негромко воскликнули «браво!»: 
сравнительно с Миланом в Мантуе другие привычки, более утонченные. Между тем 
подземный дворец, выстроенный придворным архитектором Эрколе совместно с Лукою 
Фанчелли из дерева, бумаги и холста, если бы его сделать из более долговечного 
материала, был бы достоин служить местопребыванием просвещенных сеньоров 
Франческо и Изабеллы Гонзага, – в такой превосходной округлости и 
уравновешенном сочетании, просторе и свободном величии создавались дворцы разве 
что для императоров Рима, насколько можно судить по развалинам. Стены