картина, и представь себе, что на этом расстоянии тебе видна дыра или отверстие,
 или окно, сквозь которое вещи, перед ним стоящие, могли проникнуть до твоего 
глаза.

Хотя св. Франциск утверждал, что дьявол теряет власть над веселыми людьми, в то 
время как жалующийся и печальный легко становится добычею ада, настоятель 
капеллы св. Зачатия отец Бартоломео не затруднялся придать своему лицу 
выражение приветливости, но сохранял его хмурым и озабоченным. Когда же спустя 
год после заключения договора, то есть осенью 1484 года, накануне праздника св. 
Непорочного Зачатия Девы, он увидел представленную ему в доме братьев да Предис 
как готовую среднюю часть алтарного образа с Мадонной, младенцем Иисусом, 
Иоанном и ангелом, на его лице еще прибавилось неудовольствия. Как если бы 
сельский хозяин, привыкнувши видеть ворота усадьбы закрытыми и запертыми 
изнутри, обнаружил их распахнутыми настежь, а домашних животных бродящими в 
поле, отец Бартоломео скоро и решительно направился к картине, словно бы желая 
восстановить нарушенный внезапно порядок и сделать выговор служащим. Возможно, 
что наилучшая похвала живописцу есть такая решимость заказчика, если, не 
вдаваясь в достоинства или недостатки произведения, тот относится к нему как к 
природной действительности: сила и качество правдоподобия оказывались так 
велики, что настоятель забывал этому радоваться, но, подозревая, не произошло 
ли здесь нарушения, касающегося христианской религии, целиком отдавался заботам 
о происшествии.

Относительно других качеств картины выражение лица и манеры заказчика ни о чем 
не свидетельствовали, но скорее противоречили всякому правильному заключению. 
Мало жить пятьсот лет назад и быть настоятелем капеллы св. Зачатия, надо еще 
обладать придирчивостью и недоброжелательным воображением, чтобы в одном из 
наиболее прелестных произведений за всю историю живописи усмотреть именно то, 
что ухитрился этот Бартоломео Скарлионис. Итак, поместившаяся в скалистом гроте 
возле ручейка дева Мария правой рукой придерживает младенца Иоанна, а левую 
простерла над Спасителем, как бы предохраняя его от грядущих страстей. Тут же 
находится присевший на колено ангел, в свою очередь, оберегающий младенца 
Спасителя на случай возможного падения в воду, тогда как кисть правой руки и 
указательный палец этого ангела ныряющим движением, подобным движению лебединой 
шеи, направлены на Иоанна. Как кажется, во исполнение воли творца ангел прислан 
сюда в виде кормчего – показать направление и также необходимость 
приуготовленной жертвы.

Изяществом овал лица этого присланного сходен с куриным яичком острым концом 
книзу, скорлупа которого просвечивает, что объясняется падающим на щеку 
рефлексом. В то время глаз, плавно повернувшись в глазнице, смоченной слезной 
жидкостью, смотрит на приближающегося священнослужителя спокойно и ясно, тогда 
как улыбка у ангела плутовская; больше того, отец Бартоломео нашел ее 
соблазнительной и порочной. Впрочем, настоятель не желал показаться человеком, 
лишенным всякой тонкости, и прямо на выражение ангела не ссылался, но 
аргументировал иначе. Так, имея в виду, что св. Иоанн покровительствует 
Флоренции, настоятель спросил:

– Почему ангел указывает на Иоанна, тогда как Иисус первый в святости?

Подозреваемый в неуместном патриотизме живописец на это ответил:

– Неприлично ангелу в присутствии Иоанна указывать на святого младенца, 
поскольку, таким образом, не соблюдалась бы очередность достоинства святости; 
поэтому ангел указывает посредством другого и через него.

Тогда настоятель снова спросил:

– Почему над головами святых персонажей живописцы вопреки обычаю не показали 
сияние в виде венцов?

– Испускаемые каким-нибудь источником лучи, – сказал Леонардо, – задерживаются 
непрозрачными предметами и их освещают. Поступая согласно обычаю, мы рискуем, 
что зритель подумает, будто над указанными лицами укреплены круги из жести или 
бумаги.

– Сияние подобного рода видно само по себе в наиболее светлой субстанции, – 
возразил ему настоятель, – между тем живописцы очевидно злоупотребили тенями, в 
то время как святые отцы настаивают на изобилии света в местах присутствия 
ангелов. Помимо того, в Писании сказано: и раздели бог между светом и тьмой. Не 
означает ли это, что творец их создал несмешиваемыми? Здесь же, как это видно, 
приложено большое старание, чтобы представить невозможную срединную сущность.

– Тень, чтобы возникнуть, требует времени, хотя бы и малого, – отвечал 
флорентиец придирчивому священнослужителю, – выносим ли мы лампу из помещения, 
закатывается ли солнце за горизонт: все длится, все связано, и невозможно 
установить определенную границу или предел между светом и тенью и между какими 
бы ни было другими вещами.

Ведь и при наибольшем напряжении встречи, и это в картине хорошо видно, свет с