Таможенный  досмотр,  необыкновенно   тщательный,  можно  было   сравнить  с
психоанализом  -  на границе  чемоданы открывают,  проверяя  их  содержимое.
Анализ  так  же  раскрывает  содержимое  бессознательного.  Что  же касается
старого  таможенника,  то  его работа приносила ему, похоже, больше  горечи,
нежели  удовлетворения - отсюда и  раздраженное выражение лица. Трудно  было
здесь не провести аналогию с Фрейдом.
     В то время  (в  1911  году) Фрейд уже  не  был  для  меня непререкаемым
авторитетом, но  по-прежнему оставался человеком, на которого я взирал снизу
вверх, проецируя на него образ отца, -  тогда это  было именно так. Подобное
проецирование исключает объективность,  двойственность  в  оценках  в данном
случае неизбежна. С одной стороны, мы ощущаем свою независимость, с другой -
внутреннее сопротивление.  Когда  мне приснился этот сон,  я все еще глубоко
чтил Фрейда, хотя уже начал оценивать его критически. Вероятно, я просто еще
не  мог  осознавать сложившуюся  ситуацию  и пытался  каким-то образом найти
решение  - это характерно для ситуаций проецирования.  Сон  же поставил меня
перед необходимостью сделать выбор.
     Находясь  под  влиянием  личности Фрейда, я, насколько  это  удавалось,
старался не  навязывать ему собственных оценок и  подавлял в себе критицизм.
Это было необходимым условием нашего сотрудничества.  Я убеждал себя: "Фрейд
гораздо проницательнее и опытнее. Тебе же пока следует слушать и учиться". И
представьте себе, мне  снится  Фрейд -  раздраженный  австрийский  чиновник,
призрак  покойного таможенного инспектора.  Действительно  ли  я  желал  его
смерти,  как думал  Фрейд? Ничего  подобного! Ведь я  старался  использовать
любую  возможность,  чтобы   работать  с  ним,  причем  с  целью  откровенно
эгоистичной - пользоваться  его богатым опытом. Наша дружба значила для меня
очень много, и причин желать его смерти, естественно, не было. Но сновидение
могло быть  своего рода коррекцией,  компенсацией моей  сознательной оценки,
моего восхищения - невольного и в дальнейшем, видимо, нежелательного.
     Сон  как  бы  представлял критическую установку  моего подсознания. Это
смутило  меня,  хотя  последняя  фраза   сна  показалась   мне   намеком  на
потенциальное бессмертие Фрейда.
     За эпизодом с таможенным чиновником последовало довольно примечательное
продолжение  сна.  Я находился в  каком-то итальянском  городе,  время  было
обеденное -  где-то между двенадцатью и часом дня.  Жаркое полуденное солнце
заливало светом узкие улицы.  Город,  возвышавшийся  на холме,  напомнил мне
одно из предместий Базеля - Коленберг. Переулки здесь террасами спускались к
долине,  один  из  них  выходил  на  Барфюцер-платц.  Это  был  и Базель,  и
одновременно итальянский город, что-то вроде Бергамо. Летнее солнце стояло в
зените.  Навстречу мне  двигалась  толпа.  Было  понятно,  что  в  эти  часы
закрываются  магазины и люди  идут  обедать.  И неожиданно  в людском потоке
показался  рыцарь  в  полном  облачении,  который   поднимался  ко   мне  по
ступенькам. На  нем были шлем и кольчуга, а поверх - белая туника с вышитыми
по обеим сторонам большими красными крестами.
     Можно  представить,  что я  испытал,  увидев  в  современном  городе  в
полдень, в час пик, идущего мне навстречу крестоносца. И самое удивительное,
что никто вокруг, похоже, не замечал его. Никто  не обернулся, не глянул ему
вслед, казалось, вижу его только я. Я задумался, что бы это значило, и вдруг
кто-то сказал мне (хотя поблизости никого не было): "А это  наше привидение!
Рыцарь всегда проходит здесь между двенадцатью и часом, его все знают".
     Этот сон озадачил меня, но я тогда не смог его понять. Я был и удивлен,
и смущен, чувствуя себя совершенно беспомощным.
     Рыцарь и таможенник в моем  сне были антиподами: призрачный таможенник,
некто  такой  "кто  не мог  умереть",  безмолвное видение,  и полный  жизни,
совершенно реальный рыцарь. Вторая часть сновидения  носила в высшей степени
нуминозный  характер, тогда  как эпизод  на  границе выглядел приземленным и
невыразительным.  Гораздо  большее  впечатление  на  меня  производили   мои
собственные размышления о нем.
     Загадочный  образ рыцаря в течение  нескольких  дней стоял у меня перед
глазами. Объяснить  себе его значение я не мог. Все прояснилось много позже,
но уже во сне я  понял, что  рыцарь этот  из XII века - из  эпохи зарождения
алхимии и поисков чаши святого Грааля. Легенда о Граале  очень много значила
для меня. Впервые  я услыхал о ней, когда мне было лет  15. От незабываемого
чувства, которое я  тогда испытал,  я до  сих  пор не могу освободиться. Мне
кажется, она таит в себе что-то, что невозможно объяснить.  Встречу во сне с
рыцарем  из  того  мира  я  считал  вполне естественной,  ведь это  был  мой
собственный внутренний мир, вряд ли имевший что-то общее с миром Фрейда. Все
мое  существо  жаждало чего-то доселе  неизвестного  -  того,  что  могло бы
придать какой-то смысл житейской обыденности.
     Меня  раздражало,  что  все  усилия  разума  проникнуть вглубь сознания
наталкивались всего лишь на тривиальные, само  собой разумеющиеся истины.  Я
вырос в деревне, среди крестьян, и если чего-то не мог увидеть в конюшне, то
узнавал это из Рабле и фривольной фантазии крестьянского фольклора. Инцест и
сексуальные  извращения   не  были  для  меня  тайной  и  какого-то  особого
толкования не  требовали. Вместе с  преступлениями они являлись темным  дном
человеческого бытия,  обнажая все его безобразие и бессмысленность, отравляя
вкус жизни.  То, что  капуста хорошо растет на навозе, для меня  всегда было
самоочевидным. Но, несмотря на все мои усилия, я не мог понять, что же здесь
сверхъестественного. "Все потому, что эти люди  выросли в городе и ничего не
знают о природе", - думал я с усталостью и брезгливостью.
     Естественно,  что  среди невротиков чаще  встречаются люди,  далекие от