занимала. Работа  психиатра  заключалась  в следующем:  абстрагировавшись  в
возможно большей степени  от  того, что  говорит  пациент, врач  должен  был
поставить диагноз, описать симптомы и составить статистику. С так называемой
клинической  точки  зрения,  которая  тогда  господствовала,  врач занимался
больным не  как отдельным  человеком,  обладающим индивидуальностью,  а  как
пациентом Икс с соответствующей клинической картиной. Пациент получал ярлык,
ему  приписывался  диагноз,  чем  обычно  все  и  заканчивалось.  Психология
душевнобольного никого не интересовала.
     В этом отношении велика роль Фрейда, и прежде всего его фундаментальных
исследований по психологии истерии  и сновидений. Его  концепции указали мне
путь и  помогли как  в  моих последующих исследованиях,  так  и в  понимании
каждого конкретного случая. Фрейд  подошел к психиатрии именно как психолог,
хотя сам был вовсе не психологом, а невропатологом.

     Я  до  сих  пор отлично  помню случай,  который тогда произвел на  меня
сильное  впечатление.  В   клинику  привезли  молодую   женщину,  страдающую
меланхолией,  она  поступила  в мое  отделение.  Обследование  проводилось с
обычной тщательностью: анамнез, исследование, анализ физического состояния и
т.  д.  Диагноз:  шизофрения (или,  как тогда говорили,  dementia  praecox).
Прогноз: негативный.
     Поначалу я  не осмеливался усомниться в  диагнозе, молодому человеку, и
тем  более  новичку,  не пристало высказывать свою точку  зрения. Но  случай
показался мне странным. У меня возникло подозрение, что это не шизофрения, а
обыкновенная депрессия,  и я решил применить собственный  метод. В  то время
моим  увлечением был  ассоциативный  метод  в  диагностике,  и  я  попытался
провести ассоциативный эксперимент с этой пациенткой. Мы  много говорили о и
ее снах, что  позволило  мне узнать  нечто существенное о ее  прошлом, нечто
такое, чего анамнез прояснить  не мог.  Таким  образом я получил  информацию
непосредственно из  бессознательного,  и  мне  открылась  история мрачная  и
трагическая.
     До замужества у этой женщины был знакомый, сын богатого  промышленника.
В  него  были  влюблены все  девушки в  округе, но моя пациентка была  очень
привлекательной и считала, что  у нее  есть  шанс.  Он же,  казалось,  ею не
интересовался, и она вышла замуж за другого.
     Пять лет спустя  к ней  зашел  давний приятель. Они вспоминали прошлое,
когда вдруг тот сказал: "Когда ты вышла замуж, кое-кто был в шоке - этот ваш
NN". С этого момента и  началась ее депрессия, а спустя несколько недель это
привело к несчастью.
     Она купала  своих детей, четырехлетнюю дочь и  двухлетнего сына.  Семья
жила в  деревне,  где  вода  не отвечала  гигиеническим  стандартам:  чистую
родниковую воду пили, речную использовали для купания и стирки. Заметив, что
дочь  сосет мочалку, она не придала этому значения, сыну же разрешила выпить
стакан речной воды. Естественно, она  не вполне  отдавала себе  отчет в том,
что делает, ее сознание уже было омрачено тенью надвигающейся депрессии.
     Когда  прошел инкубационный  период, девочка заболела  брюшным тифом  и
умерла. Она была  любимицей матери. Мальчик не пострадал. В состоянии острой
стадии депрессии женщина попала в клинику.
     Проведя  ассоциативный тест,  я  выяснил,  что  пациентка считала  себя
убийцей.  Таким образом, у ее депрессии была серьезная причина. По  сути это
было психогенное расстройство.
     Встал вопрос, как ее лечить. Прежде  ей давали снотворное и  наркотики,
чтобы  предотвратить  попытки  самоубийства.  Ничего  другого  не  делалось.
Физическое ее состояние было вполне удовлетворительным.
     Я долго размышлял над проблемой, возможно  ли и стоит ли мне поговорить
с ней откровенно? Должен  ли  я вмешаться, имею  ли на это  право?  Это было
вопросом моей  совести,  и решить  его мог только я. Обратись я к  коллегам,
они, вероятно, предупредили бы меня:  "Ради Бога, не говорите женщине ничего
подобного. Она окончательно сойдет с ума". Но на мой взгляд, эффект мог быть
и противоположным. В психологии вообще  нет  однозначных истин  - ответы  на
любой вопрос могут быть самыми различными. Все зависит от того, принимаем ли
мы  во  внимание фактор бессознательного. Конечно, я знал, что рискую и  что
если пациентка сорвется, то я последую за ней.
     Тем не менее я решился, хотя уверенности в благополучном исходе у  меня
не  было.   Я   рассказал  ей  все,  что  выяснил  благодаря  ассоциативному
эксперименту. Можно себе представить, как  это было  тяжело. Это не пустяк -
взвалить на человека убийство. И каково было больной выслушать и принять все
это. Но эффект был поразительный: через две недели она выписалась из клиники
и никогда больше туда не возвращалась.
     Коллегам я ничего  не рассказал, и на то были причины. Я опасался, что,
обсудив  этот  случай, они сделают его достоянием  общественности, что может
привести  к осложнениям. Конечно, доказать что-либо вряд ли возможно, но для
пациентки все  эти разбирательства могли оказаться  фатальными. Куда  важнее
было,  чтобы  она  вернулась к  нормальной жизни.  Судьба  и  так достаточно
наказала ее!  Выписавшись из клиники, она уехала домой с тяжелым сердцем. Ей
предстояло пережить все это. Ее наказание уже началось ее болезнью, а потеря
ребенка причинила ей глубокие страдания.
     В  психиатрии пациент  нередко  скрывает  свою  историю.  Для  меня  же
собственно терапия  начинается с изучения этой - очень личной - истории. Ибо
в  ней заключена самая тайна, которая явилась  причиной болезни и  разрушила
психику. Если я открою ее,  то получу ключ к лечению.  Иными словами, задача