фатальным,  и  это  обстоятельство  бросало тень  на психиатрию в целом.  На
психиатров в те дни смотрели косо, в чем я вскоре убедился лично.
     Итак,  я  начал  с  предисловия,  в  котором  сразу  же натолкнулся  на
следующую фразу:  "Вероятно, в  силу специфики предмета и его  недостаточной
научной  разработки учебники  по психиатрии в той или иной степени  страдают
субъективностью". Несколько  ниже  автор называл психоз "болезнью личности".
Внезапно мое сердце сильно  забилось,  в волнении я вскочил  из-за  стола  и
глубоко вздохнул. Меня  будто озарило  на мгновение, и я понял: вот она, моя
единственная  цель,   -  психиатрия.  Только  здесь  могли  соединиться  два
направления  моих  интересов.  Именно   в   психиатрии  я  увидел  поле  для
практических  исследований,  как  в   области  биологии,  так  и  в  области
человеческого  сознания,  -  такое  сочетание я  искал  повсюду и не находил
нигде.  Наконец,  я   нашел  область,  где  взаимодействие  природы  и  духа
становилось реальностью.
     Мысль моя мгновенно отозвалась на фразу о "субъективности" учебников по
психиатрии.  Итак,  думал  я, этот учебник  - своего рода субъективный  опыт
автора, со  всеми присущими  ему предрассудками,  со всем его "собственным",
что в книге выступает как  объективное знание, со всеми "болезнями личности"
- читай: его собственной личности. Наш университетский преподаватель никогда
не  говорил  ничего  подобного.  И, хотя этот  учебник ничем существенно  не
отличался  от  других  подобных  пособий,  он  прояснил  для  меня многое  в
психиатрии, и я безвозвратно попал под ее обаяние.
     Выбор состоялся. Когда я сообщил о своем решении преподавателю терапии,
он  был ошарашен и огорчен. Мои старые раны, мое проклятое "отличие",  снова
дали о себе знать,  но теперь я  понимал,  в  чем дело. Никто из близких мне
людей, и даже я  сам, и  предположить не могли, что однажды я рискну ступить
на этот окольный путь. Друзья  были, неприятно удивлены  и смотрели  на меня
как на  глупца,  который отказался от счастливого шанса - сделать карьеру  в
терапии, что было более чем реально и не менее заманчиво. И ради чего - ради
какой-то психиатрической несуразицы.
     Стало ясно, что я вновь попал на боковую дорогу и вряд ли у кого-нибудь
возникнет желание последовать за мной. Но я твердо знал,  что  никто и ничто
не заставит меня изменить мое решение и  мою судьбу.  Получилось так,  будто
два потока слились  воедино и неумолимо несли меня к далекой цели. Уверенное
ощущение себя как "цельной натуры" словно на магической волне перенесло меня
через экзамен, который я сдал одним из лучших. Дела шли великолепно, когда я
вдруг неожиданно  споткнулся, причем на том самом предмете, который на самом
деле знал блестяще, - на патологической анатомии. Из-за  нелепой ошибки я не
заметил  на предметном  стекле  микроскопа,  где,  казалось, находились лишь
разрозненные   клетки  эпителия,  клеток,  пораженных  плесенью.  В   других
дисциплинах я даже интуитивно угадывал вопросы, которые мне станут задавать,
благодаря чему успешно  избежал нескольких  опасных подводных камней  и  шел
вперед "под гром фанфар". Похоже, все дело в моей  излишней самоуверенности.
Не случись этого, я получил бы высший балл.
     Теперь же выяснилось, что еще у одного студента оказался такой же балл,
как  у  меня.  Это  была  "темная  лошадка", какой-то одиночка,  выглядевший
подозрительно  заурядным.  Он мог  говорить исключительно  "по  предмету"  и
отвечал на все вопросы с таинственной  улыбкой  античной статуи. Он старался
казаться уверенным, но за  этим крылось смущение и неумение себя вести. Я не
мог  его понять. Одно  можно было сказать совершенно точно -  он  производил
впечатление  почти маниакального карьериста,  которого, казалось,  ничто  не
интересовало,  кроме его медицинской специальности. Спустя несколько  лет он
заболел шизофренией. Я вспомнил этот случай по ассоциации. Моя первая книга,
как  известно, была посвящена психологии dementia  рrаесох (шизофрении), и в
ней  я, вооружась "своими  собственными предрассудками",  пытался определить
эту "болезнь личности".  Психиатрия  в  широком смысле  - это  диалог  между
больной психикой  и психикой "нормальной"  (причем под "нормальной"  принято
понимать психику  самого  врача), это взаимодействие больного с тем, кто его
лечит,  -  существом в  известной мере субъективным.  Я поставил перед собой
задачу  доказать,  что  ложные  идеи  и  галлюцинации  являются  не  столько
специфическими   симптомами   умственного   заболевания,   сколько   присущи
человеческому сознанию вообще.
     Вечером после экзамена я  впервые в жизни позволил себе роскошь сходить
в  театр.  До  этого  состояние  моих  финансов  не  располагало  к подобной
экстравагантности. У меня еще  остались деньги  от продажи антиквариата, так
что я  смог  позволить себе не только  билет в  оперу,  но  и 
путешествие: я
съездил в Мюнхен и Штутгарт.
     Бизе подействовал на меня совершенно  опьяняюще, я будто плыл по волнам
безбрежного  моря.  На  следующий день, когда  поезд нес  меня через границу
навстречу широкому миру, мелодии "Кармен"  все еще звучали во мне. В Мюнхене
я  впервые увидел настоящую  античность, и в соединении  с музыкой Бизе  это
погрузило меня в  особую  атмосферу, о глубине  и  значении которой  я  лишь
смутно догадывался. Ощущение весны и влюбленности - так бы я охарактеризовал
тогдашнее  состояние.  Погода между тем  стояла унылая  - была первая неделя
декабря 1900 года. В Штутгарте я последний раз встретился с фрау Раймер-Юнг,
моей теткой, дочерью моего дедушки,  профессора  К. Г. Юнга,  от его первого
брака  с Вирджинией  де  Лассоль. Это  была  очаровательная  пожилая  дама с
блестящими  голубыми  глазами,  очень  живая  и стремительная.  Ее  муж  был
психиатром. Сама она казалась погруженной в мир  неясных мимолетных фантазий