вопрос о 
назначении Иванова... А я "услышал" об этом и сообщил журналистам.
     Но в эту гипотезу не ложатся, вижу сам, многие другие факты. Кстати, мне 
довелось 
предвосхищать и большие общественные события.
     В 1937 году, т. е. еще до начала второй мировой войны, я публично заявил, 
что Гитлер 
сломает себе шею на Востоке. Это было сделано в присутствии сотен людей в одном 
из 
варшавских театров. Мое заявление на первых полосах аншлагами дали польские 
газеты. 
Именно из-за него Гитлер объявил большое вознаграждение за мою голову.
     Лучше всего я чувствую судьбу человека, которого встречаю первый раз в 
жизни. Или 
даже которого не вижу совсем, только держу какой-либо принадлежащий ему предмет,
 а рядом 
думает о нем его родственник или близкий человек.
     Рассказанный мною эпизод о польском эмигранте относится именно к числу 
таких 
случаев: я держал в руке его карточку, а рядом сидела и думала его сестра... 
Перебирая в 
памяти сотни подобных случаев, я не могу не остановиться на единственном 
ошибочном. 
Впрочем, не совсем ошибочном...
     Дело было опять-таки еще в Польше. Ко мне пришла совсем немолодая женщина. 
Седые 
волосы. Усталое доброе лицо. Села передо мной и заплакала...
     - Сын... Два месяца ни слуху ни духу... Что с ним?
     - Дайте мне его фото, какой-нибудь предмет его... Может быть, у вас есть 
его письма?
     Женщина достала синий казенный конверт, протянула мне. Я извлек из него 
написанный 
листок бумаги с пятнами расплывшихся чернил. Видно, много слез пролила за 
последние два 
месяца любящая мать над этим листком линованной бумаги.
     Мне вовсе не обязательно в таких случаях читать, но все же я прочитал 
обращение. 
"Дорогая мама!.." и конец "твой сын Владик". Сосредоточился. И вижу, убежденно 
вижу, что 
человек, написавший эти страницы, мертв... Оборачиваюсь к женщине:
     - Пани, будьте тверды... Будьте мужественны... У вас много еще дела в 
жизни... 
Вспомните о своей дочери. Она ждет ребенка - вашего внука. Ведь она без вас не 
сумеет 
вырастить его...
     Всеми силами постарался отвлечь ее от заданного вопроса о сыне. Но разве 
обманешь 
материнское сердце? В общем наконец я сказал:
     - Умер Владик...
     Женщина поверила сразу... Только через полчаса ушла она от меня, сжимая в 
руке мокрый 
от слез платок...
     Я было забыл уже об этом случае: в день со мной разговаривали, просили 
моей помощи, 
советовались три-четыре человека. И в этом калейдоскопе лиц затерялось усталое 
доброе лицо, 
тоскующие глаза матери, потерявшей сына... И конечно же сейчас я не смог бы 
вспомнить о 
ней, если бы не продолжение этой истории...
     Месяца через полтора получаю телеграмму: "Срочно приезжайте". Меня 
вызывают в тот 
город, где я был совсем недавно.
     Приезжаю с первым поездом. Выхожу из вагона - на вокзале толпа. Только ни 
приветствий, ни цветов, ни улыбок - серьезные, неприветливые лица. Выходит 
молодой 
мужчина:
     - Вы и есть Мессинг?
     - Да, Мессинг это я...
     - Шарлатан Мессинг, думаю, не ожидает от нас доброго приема?..
     - Почему я шарлатан? Я никогда никого не обманул, не обидел...
     - Но вы похоронили живого!..
     - Я не могильщик...
     - И чуть-чуть не загнали в гроб вот эту женщину... Мою бедную мать...
     Смутно припоминаю ее лицо, виденное мной. Спрашиваю:
     - Все-таки кого же я заживо похоронил?
     - Меня! - отвечает молодой мужчина. Пошли разбираться, как это всегда в 
таких 
случаях было в еврейских местечках, в дом к раввину. Там я вспомнил всю историю.

     - Дайте мне, - прошу женщину, - то письмо, что вы мне тогда показывали.