при помощи сухой веревки, а лоренцево сокращение нельзя обнаружить, так как в 
этом случае уже не может быть "сухой веревки" - несокращающегося при движении 
масштаба. Нетрудно видеть, что гипотеза Лоренца в очень малой степени 
удовлетворяет требованиям, которые Эйнштейн предъявлял научной теории. Гипотеза 

сокращения не сталкивается с какими-либо противоречащими ей фактами, но она не 
обладает "естественностью" и другими критериями "внутреннего совершенства". 
Именно в этом уязвимое место теории Лоренца. Она выдвинута ad hoc, она не 
вытекает из широких посылок, опирающихся на большой и разнообразный круг 
явлений. Тем не менее теория Лоренца давала простор развитию идеи 
относительности движения. Правда, относительность была в этой теории 
феноменологической. За внешней, видимой относительностью движения, вытекающей 
из 
видимого постоянства скорости света, таилось абсолютное движение, проявлявшееся 

в различной скорости света в неподвижных и движущихся системах. Но абсолютное 
движение здесь действительно таится. Если бы можно было прямым измерением 
обнаружить лоренцево сокращение при движении относительно эфира и отсутствие 
такого сокращения в неподвижных относительно эфира телах, мы имели бы 
доказательство абсолютного характера движения. Но обнаружить его нельзя. В 
теории Лоренца абсолютное движение царствует, но не управляет, царствует за 
кулисами видимой сцены и не управляет явлениями, доступными наблюдателю. 
Классическая, исходящая из абсолютного движения теория Лоренца не 
препятствовала 
поэтому разработке формального аппарата теории относительности, получению 
формул 
преобразования координат, оставлявших неизменной скорость света.

Развитие этого аппарата, установление указанных формул имело место в работах 
Лоренца и Пуанкаре, опубликованных почти одновременно со статьей Эйнштейна "К 
электродинамике движущихся тел". Но в этих работах не содержалось новой 
физической теории, которая стала основой физической картины мира и получила 
название теории относительности. Решающий пункт генезиса теории относительности 

- это мысль о субстанциальности относительного движения, о том, что свет 
действительно движется с одной и той же скоростью в различных, движущихся одна 
относительно другой системах.

126

Это постоянство скорости света не феноменологический результат компенсации 
различий в скорости в силу сокращений размеров, как в теории Лоренца.

Тем самым меняется угол зрения на лоренцево сокращение. Уже не может быть речи 
о 
какой-то нормальной длине, которая сокращается при движении и сохраняется при 
абсолютной (отнесенной к эфиру) неподвижности. Сокращение имеет взаимный 
характер. Возьмем две системы XYZ и X'Y'Z', которые движутся одна относительно 
другой. Измерим длину стержня, покоящегося в XYZ. Когда мы его измеряем в 
системе X'Y'Z' (в ней он движется), длина будет меньше, чем при измерении в 
системе XYZ (в ней он неподвижен). Но если мы возьмем стержень, покоящийся в 
X'Y'Z', то длина его в системе XYZ сократится по сравнению с длиной, измеренной 

в X'Y'Z'! Реально ли такое сокращение? Да, реально. Размеры тел действительно 
сокращаются, и реальной причиной сокращения (взаимного!) служит взаимное 
движение систем. Конечно, взаимное сокращение движущихся стержней кажется 
парадоксальным, но именно таково действительное, не зависимое от наблюдения 
соотношение размеров движущихся тел и зависит оно от реального, взаимного 
смещения тел, которые легче себе представить, чем абсолютное, не отнесенное к 
другим телам движение, фигурирующее в классической механике.

Теория Эйнштейна выводит лоренцево сокращение из самых основных и общих понятий 

науки - из более строгого и точного анализа понятий времени и пространства. Из 
него Эйнштейн выводит объяснение нового экспериментального факта - результата 
опыта Майкельсона. В этом смысле теория Эйнштейна укладывается в схему 
"внешнего 
оправдания" и "внутреннего совершенства". Когда новый, крайне парадоксальный 
факт - постоянство скорости света в интерферометре Майкельсона - потребовал 
какого-то объяснения, Лоренц выдвинул концепцию, согласующуюся с этим фактом и 
согласующуюся с ранее известными фактами, но не вытекающую из более общего 
принципа однозначным и естественным образом. Эйнштейн вывел объяснение нового 
парадоксального факта из перестройки всей картины мира, вытекающей из новой 
трактовки пространства и времени, т.е. из более глубокой, общей и конкретной 
интерпретации всей совокупности известных науке фактов. Таким образом, "бегство 

от чуда" завершилось теорией, сочетающей "внешнее оправдание" с "внутренним 
совершенством".

127