10

наиболее общей форме. Нужно только заметить, что обобщение здесь отнюдь не 
означает перехода от богатства определений и нюансов к бедной абстракции. 
Напротив, чем в более общей форме выражен идеал человека, тем он ярче и 
многокрасочней.

Отличие человеческой жизни, человеческого бытия от существования, т.е. от 
некомплектного, иллюзорного бытия, состоит в автономии личности, в ее 
индивидуальной, неповторимой ценности и, с другой стороны, в ее многообразной и 

сложной связи с целым. Это две исключающие одна другую и в то же время 
неотделимые одна от другой компоненты подлинного бытия. В конце третьей части 
этой книги будут показаны физические аналогии, позволяющие изложить эту 
концепцию бытия в сравнительно отчетливой форме.

Теперь вернемся к эволюции представления о человеке и о подлинном человеческом 
бытии. Выше было сказано об этом представлении в рамках рационализма XVII в. 
XVIII столетие было временем прямого революционного вмешательства 
рационалистической мысли в жизнь общества. В XIX в. наука, убедившись в 
бесконечной сложности мироздания, стала еще более человечной, она уже не была 
написана на вечных скрижалях, ее непрерывно расширяли и уточняли. В XX в. наука 

оказалась еще ближе людям. Незыблемые и поэтому питавшие представление об 
априорности классические законы оказались веточными, на их место встали иные, 
более точные законы. При всей сложности и непонятности новых представлений 
человечество почувствовало, что они низводят науку с Олимпа априорного знания 
на 
землю и таким образом вновь повторяют подвиг Прометея. На земле в это время 
готовились великие события, и людям была близка наука, не останавливающаяся ни 
перед чем в поисках истины и гармонии. Парадоксальность новой картины мира 
делала ее близкой людям, ведь это были дети века, которому было суждено войти в 

историю как веку революций.

Уже в XVII в. в развитии научной мысли наблюдает ся на первый взгляд 
противоречивая особенность. Чем меньше наука ограничивается непосредственными 
субъективными наблюдениями, чем глубже она проникает в объективные 
закономерности природы, тем ближе она людям, тем она человечнее. Как ни странно,
 
геоцентрическая объективация непосредственного наблюдения -

11

движения Солнца вокруг Земли - была в начале XVII в. позицией замкнутых групп, 
а 
противоречащие непосредственному наблюдению, весьма парадоксальные 
гелиоцентрические идеи Галилея оживленно и сочувственно обсуждались на площадях 

итальянских городов.

В XX столетии ученый мог получить высшее признание ("человек в полном смысле 
слова"), если он был творцом теории, столь же радикально, а может быть еще 
радикальнее, рвавшей с догматом и догматической "очевидностью". 
Антидогматическая парадоксальность науки стала еще более важным, чем раньше, 
условием ее близости людям. В XX в. все воздействия времени и людей на мышление 

ученого толкали его к разрыву с "очевидностью". Речь теперь шла - в этом 
характерная черта столетия - о самых общих представлениях. Наука уже не 
отдавала 
практике лишь свои частные выводы. Непосредственным источником производственно-
технических сдвигов и больших сдвигов в стиле мышления и во взглядах людей 
стали 
основные идеи науки, представления о пространстве и времени, о Вселенной и ее 
эволюции, о мельчайших элементах мироздания - общая картина мира.

Чем выше и дальше уходит ученый от частных вопросов к этой общей картине 
Вселенной, тем ближе его творчество к самым острым проблемам, интересующим все 
человечество.

Оказалось при этом, что наиболее прямой дорогой к этим проблемам шли наиболее 
парадоксальные и радикально отказывающиеся от старого общие концепции мира. 
Теоретической основой самых глубоких сдвигов в жизни людей стали концепции, 
ушедшие очень далеко от сферы непосредственного наблюдения, относящиеся к 
скоростям, близким к скорости света, охватившие области в миллиарды световых 
лет 
и области порядка триллионных долей сантиметра, нашедшие здесь самые 
парадоксальные, с точки зрения классической науки, соотношения.