хотя бы и минимальное, в организации экспериментальных работ по делению урана и 

его последующая весьма активная борьба против военного применения атомной 
энергии - характерное знамение времени. Не только потому, что Эйнштейну 
принадлежит формула, связывающая энергию с массой. Теория относительности стала 

в свое время символом чего-то очень далекого от жизни, интересов и надежд людей.
 
И вместе с тем она была объектом самого напряженного общего интереса. Теперь 
интуитивная уверенность в не только теоретической значительности концепции 
Эйнштейна начинала оправдываться. Человечество приблизилось к такому 
историческому рубежу, когда наука стала источником самых светлых надежд и самых 

мрачных опасений. Теперь отказываться от активного вмешательства было бы 
изменой 
науке: ее существо, ее объективность, рациональность и правдивость требуют, 
чтобы надежды людей оправдались, а опасения исчезли.

Перед Эйнштейном стоял призрак Гитлера, вооруженного атомной бомбой. С другой 
стороны, он не чувствовал доверия к правящим кругам США.

Это недоверие было настолько сильным, что уже в сентябре 1940 г. Эйнштейн 
говорил о своем письме Рузвельту как о "самом печальном воспоминании жизни" и 
оправдывал его опасениями, связанными с подготовкой атомной бомбы в Германии.

274

Письмо Эйнштейна было вручено Саксом Рузвельту не скоро - только 11 октября - и 

не произвело впечатления на президента. Как ни странно, на Рузвельта 
подействовал (на следующий день за завтраком) рассказ Сакса о том, как Наполеон 

прогнал Фултона с его проектом парохода и не мог использовать суда с новыми 
двигателями для вторжения в Англию. "Прояви тогда Наполеон больше воображения и 

сдержанности, история XIX столетия могла бы развиваться совершенно иначе", - 
добавил Сакс.

Выслушав эту фразу, Рузвельт написал записку слуге Белого дома, сервировавшему 
завтрак, и тот вскоре принес бутылку французского коньяка наполеоновских времен 

и налил его в рюмки. Рузвельт вызвал своего военного помощника генерала Уотсона,
 
и машина подготовки к созданию атомной бомбы завертелась. Вертелась она не 
слишком быстро, и в марте следующего 1940 г. Эйнштейн послал президенту второе 
письмо, где снова говорилось о возросшем интересе нацистской Германии к урану. 
Но, несмотря на поддержку Рузвельта, в правительственных и деловых кругах 
задерживали развертывание работ. Судя по воспоминаниям Сциларда и других первых 

участников этих работ, в указанных кругах теоретическая мысль пользовалась 
очень 
небольшим кредитом. Делу помогал энтузиазм привлеченных к выполнению программы 
физиков и инженеров. Они разделяли с иниициаторами дела и веру в теоретические 
расчеты и страх перед нацистской бомбой.

Разгром нацистской Германии устранил этот страх. Но появилась новая опасность.

"В 1945 г., когда мы перестали беспокоиться о том, что немцы могут сделать с 
нами, мы начали беспокоиться о том, что правительство Соединенных Штатов может 
сделать с другими странами" [7], - писал впоследствии Сцилард.

7 Юнг Р. Ярче тысячи солнц, с. 157.


И вот он снова едет к Эйнштейну, чтобы с его помощью вручить Рузвельту свой 
меморандум - попытку предотвратить атомную бомбардировку городов Японии. Письмо 

было Эйнштейном послано, но не дошло до адресата. 12 апреля 1945 г., в день 
неожиданной смерти Рузвельта, оно лежало непрочитанным на его столе.

275

Трагедия Хиросимы и Нагасаки была тяжелым испытанием для Эйнштейна. Антонина 
Валлентен рассказывает о своей беседе с Эйнштейном, в которой была затронута 
эта 
тема.

""В действительности я выполнил роль почтового ящика, - говорил Эйнштейн. - Мне 

принесли готовое письмо, и я должен был его подписать". Мы говорили об этом в