страстные танцы; зритель теряет ощущение реальности. В отличие от негров белые 
кажутся полуживыми, смешными и приниженными. Они создают фон, на котором еще 
сильнее поражает примитивная, безграничная живучесть негров. Кажется, что не 
нужно никакой передышки, что это интенсивное движение может продолжаться вечно.

Эта картина часто стояла у меня перед глазами, когда я наблюдал за Эйнштейном. 
Словно существовал какой-то предельно живучий механизм, вечно вращающийся в его 

мозгу. Это была сублимированная жизненная сила. Порой наблюдение было попросту 
мучительным. Эйнштейн мог говорить о политике, с удивительнейшей, присущей ему 
добротой выслушивать просьбы, отвечать на вопросы, но за этой внешней 
деятельностью чувствовалась постоянная работа мысли над научными проблемами; 
механизм его мозга действовал без перерыва, вечное движение этого механизма 
оборвала лишь смерть" [25].

Обращенная к мирозданию мысль Эйнштейна была потоком, который не могли 
остановить или повернуть не только сравнительно незначительные эпизоды, но и 
самые трагические личные и общественные события. И это вовсе не 
свидетельствовало о личной или общественной безучастности. Эйнштейн с большой 
остротой воспринимал все, что происходило с его близкими, общественные бедствия 

были для него глубокой трагедией, но работать он продолжал всегда с неизменной 
интенсивностью. Инфельд вспоминает, как Эйнштейн жил и работал в то время, 
когда 
болезнь его жены приближалась к трагическому концу [26]. Она лежала на нервом 
этаже, превращенном в домашнюю больницу. Эйнштейн работал на втором этаже. Он 
очень тяжело переживал надвигавшуюся раз-

260

луку с самым близким ему человеком, но работал, как всегда, очень интенсивно. 
Вскоре после смерти жены он пришел в Файн-холл пожелтевший, осунувшийся, резко 
постаревший. И сразу же начал обсуждать трудности в работе над уравнениями 
движения. По-видимому, напряженная абстрактная мысль была для Эйнштейна такой 
же 
постоянной, как дыхание.

25 Успехи физических наук, 1956, 59, вып. 1, с. 142.
26 Там же, с. 149.


В воспоминаниях Инфельда затронута очень важная проблема интеллектуальных 
истоков сердечности Эйнштейна. У нас уже был случай заметить, что моральный 
облик Эйнштейна находился в глубокой, хотя и не явной, гармонии с чертами 
интеллекта. Редко можно было найти ученого, у которого мысль в такой степени 
была бы пронизана чувством, имела бы такой отчетливый эмоциональный топ, в 
такой 
степени питалась бы эмоциональным ощущением "служения надличному" и 
эстетическим 
восхищением перед лицом природы. В свою очередь, редко можно было найти 
человека, у которого сердечное отношение к людям, любовь к людям, чувство 
ответственности перед людьми в такой степени вытекало бы из мысли.

Инфельд дает очень меткую характеристику этой черты Эйнштейна.

"Я многому научился у Эйнштейна в области физики. Но больше всего я ценю то, 
чему научился у него помимо физики. Эйнштейн был - я знаю, как банально это 
звучит, - самым лучшим человеком в мире. Впрочем, и это определение не так 
просто, как кажется, и требует некоторых пояснений.

Сочувствие - это вообще источник людской доброты. Сочувствие к другим, 
сочувствие к нужде, к человеческому несчастью - вот источники доброты, 
действующие через резонанс симпатии. Привязанность к жизни и к людям через наши 

связи с внешним миром будит отзвук в наших чувствах, когда мы смотрим на борьбу 

и страдания других.

Но существует и совершенно другой источник доброты. Он заключается в чувстве 
долга, опирающемся на одинокое, ясное мышление. Добрая, ясная мысль ведет 
человека к доброте, к лояльности, потому что эти качества делают жизнь более 
простой, полной, богатой, потому что таким путем мы сокращаем число бедствий в 
нашей среде, уменьшаем трения со средой, в которой

261

живем, и, увеличивая сумму человеческого счастья, укрепляем и свое внутреннее 
спокойствие. Надлежащая позиция в общественных делах, помощь, дружба, доброта 
могут вытекать из обоих названных источников, если мы выразимся анатомически, -