Эйнштейне:

"Я думаю, его работа и его скрипка давали ему значительную меру счастья, но 
глубокое сочувствие к людям и интерес к их судьбе предохранили Эйнштейна от 
неподобающей такому человеку меры безнадежности" [16].

16 Einstein on peace, p. XVI.


Рассел видел, что позиции Эйнштейна были тесно связаны с его моральными 
качествами. Мысли о значении собственной личности оставались для Эйнштейна 
такими же далекими, как и пренебрежение к другим людям. Рассел сопоставляет 
характерное для Эйнштейна отсутствие позы, тщеславия, безучастия, 
недоброжелательства, ощущения превосходства с его борьбой за самодовлеющую 
ценность каждого человека, против угнетения и третирования человеческой 
личности.

252

"Общение с Эйнштейном доставляло необычайное удовлетворение. Несмотря на 
гениальность и славу, он держал себя абсолютно просто, без малейших претензий 
на 
превосходство... Он был не только великим ученым, но и великим человеком".

Рассел заметил характерную черту Эйнштейна: его общественные идеи вытекали из 
психологических и моральных черт; в сущности, они были некоторым постоянным 
стремлением к счастью и свободе всех людей, постоянным признанием самодовлеющей 

ценности человеческой личности. Поэтому они ярче всего выражались в 
непосредственном общении.

Население Принстона ощущало роль Эйнштейна несколько ярче и предметней, чем 
люди, никогда не видевшие ученого. Но и последние угадывали его постоянную, 
тревожную, эмоциональную заботу о человеческом счастье. В этом смысле жители 
Принстона выражали общее убеждение человечества. Они окружили Эйнштейна 
атмосферой, о которой трудно дать представление. С одной стороны, фигура 
Эйнштейна, идущего из его дома в институт или обратно по длинной тенистой 
дороге, стала обычной, почти частью принстонского пейзажа. Переброситься с 
Эйнштейном каким-либо замечанием стало для принстонского жителя таким же 
привычным делом, как беседа с прочими соседями. Кроме того, жители Принстона 
видели в Эйнштейне легендарную фигуру столетия [17].

В этом смысле они не отличались от одной школьницы из Британской Колумбии, 
которая прислала Эйнштейну строки: "Я Вам пишу, чтобы узнать, существуете ли Вы 

в Действительности" [18]. Это впечатление несомненной и в то же время 
непостижимо легендарной личности очень близко к дошедшему до широких кругов 
представлению об идеях Эйнштейна: нечто трудно постигаемое по величию, общности 

и парадоксальности и вместе с тем опирающееся на естественную интуицию каждого 
человека.

253

Почему в Принстоне, где жили многие выдающиеся ученые, только Эйнштейн был 
одновременно и самым "своим" и самым легендарным человеком? Мы опять 
возвращаемся к вопросу о популярности Эйнштейна как характерном симптоме 
основных черт нашего столетия.

17 Frank, 297.
18 Seelig, 344.


Годы, прожитые Эйнштейном в Принстоне, позволили конкретизировать ответ на этот 

вопрос. Научные интересы Эйнштейна были чужды в этот период большинству физиков 

и неизвестны широким кругам. Но они позволяли еще конкретнее почувствовать то, 
что все угадывали уже в двадцатые годы, - стремление Эйнштейна нарисовать 
рациональную, объективную, лишенную какого бы то ни было антропоцентризма и 
какой бы то ни было мистики картину мира - раскрыть в природе царство разума. И 

тогда и сейчас люди чувствовали также неотделимость рациональных идеалов науки 
от рациональных общественных идеалов. Легендарным человеком, который хотел 
увидеть в космосе и построить на Земле царство гармонии, мог быть очень "свой", 

очень обыкновенный человек. Жители Принстона, видевшие Эйнштейна изо дня в день,
 
догадывались о его историческом подвиге. Люди, никогда не видевшие Эйнштейна, 
но