кожей и крепкой мускулатурой... Он не любил лекарств, но любил врачей... 
Эйнштейн любил с ними беседовать, потому что встречал большой опыт общения с 
людьми из самых различных общественных слоев. Он находил в среде врачей 
некоторую близость к своим собственным интересам, ведь и сам

202

Эйнштейн мог считать себя борцом за оздоровление и улучшение человеческого 
рода" 
[20].

В Берлине частым собеседником Эйнштейна был Эммануил Ласкер. Он не оставил 
своих 
воспоминаний об Эйнштейне. Но то, что писал Эйнштейн о Ласкере, позволяет 
увидеть некоторые характерные черты самого Эйнштейна.

"Ласкер был, без сомнения, одним из самых интересных людей, каких я когда-либо 
встречал: так редко независимость мысли связана с горячим интересом ко всем 
большим вопросам, волнующим человечество. Я не шахматист и не могу судить о 
мощности его интеллекта в шахматной игре. В этой одухотворенной игре меня 
отталкивал дух борьбы за выигрыш" [21].

20 Ibid., 59.
21 Seelig, 331.


Интересное признание! Шахматы казались Эйнштейну глубоко осмысленным занятием. 
Но его собственная мысль была прикована к проблемам, где решение было связано 
не 
с условным выигрышем, а с истиной. Глубоко онтологическому мышлению Эйнштейна 
было в общем чуждо мышление, которое ищет критерии внутри себя самого и не 
преследует той цели, которая характерна для спинозовского рационализма - 
адекватного описания реальности. Эта тенденция отдаляла Эйнштейна от всех форм 
борьбы за условный выигрыш, так же как и от всех вообще форм личного в мышлении 

и исследовании.

Обратимся теперь к воспоминаниям Леопольда Инфельда, которые уже появлялись в 
этой книге. Инфельд впервые встретился с Эйнштейном в 1920 г. Он учился в 
Ягеллонском университете, а на пятом году обучения захотел закончить свою 
подготовку в Берлине у Планка, Лауэ и Эйнштейна. Но уроженцы Польши, особенно 
евреи, встречали весьма нелюбезный прием в прусских канцеляриях. После долгих 
сомнений Инфельд решил обратиться за помощью к Эйнштейну. Вот как описывает 
Инфельд эту встречу.

"Оробевший, глубоко взволнованный, празднично настроенный в ожидании встречи 
лицом к лицу с величайшим из современных физиков, я позвонил у дверей квартиры 
Эйнштейна на Габерландштрассе, 5. Госпожа Эйнштейн пригласила меня в маленькую 
комнату, заставлен-


203

ную тяжелой мебелью. Я сообщил ей о цели своего визита. Она просит извинения - 
мне придется подождать: муж разговаривает с китайским министром просвещения. Я 
ждал. Лицо у меня горело от нетерпения и возбуждения. Наконец Эйнштейн открыл 
дверь, попрощался с китайцем и пригласил меня. Он был в черной тужурке и 
полосатых брюках, на которых недоставало основной пуговицы. То самое лицо, 
которое я уже столько раз видел в газетах и журналах. Но ни одна фотография не 
могла передать блеск его глаз.

Я совершенно забыл всю свою старательно заготовленную речь. Эйнштейн дружески 
улыбнулся и угостил меня папиросой. Это была первая дружеская улыбка, которую 
мне довелось увидеть с момента приезда в Берлин. Заикаясь, я рассказал ему о 
своих затруднениях. Эйнштейн внимательно слушал.

- Я охотно написал бы вам рекомендательное письмо в прусское Министерство 
просвещения, но это ни к чему не приведет.

- Почему?

- Потому что я дал уже очень много рекомендаций. - Потом добавил тише, с 
усмешкой: - Они антисемиты.

Он на минутку задумался, шагая взад - вперед по комнате.

- То, что вы физик, упрощает дело. Я напишу несколько слов профессору Планку; 
его рекомендация значит больше, чем моя. Так будет лучше всего!

Он стал искать бумагу для писем, которая лежала тут же перед ним - на