такую,   где  молодые   исследователи  смогут   развивать  новую   науку   о
радиоактивности.

     * * *

     Первой  заботой  Мари было  создание здоровых условий  жизни для  своих
дочерей и свекра. В Со  на  Железнодорожной улице  она снимает дом No 6. Дом
неказистый, но его красит уютный сад. Доктор Кюри занимает в  доме отдельное
крыло.  Ирен,  к своей  радости,  получает  во владение  квадратик земли, на
котором  имеет право сажать  что  ей  угодно. Ева  под  надзором гувернантки
разыскивает  в густой  траве  лужайки любимую  черепаху и бегает по узеньким
песчаным дорожкам то за черной, то за тигровой кошками.
     За все это мадам Кюри расплачивается  лишней тратой сил: получасом езды
поездом до лаборатории. Каждое  утро  можно видеть, как она идет на  станцию
красивым быстрым шагом,  точно  стараясь наверстать  опоздание куда-то.  Эта
женщина в глубоком трауре неизменно садится в  один и тот же поезд, в одно и
то же  отделение второго  класса и  вскоре  становится знакомою  фигурой для
пассажиров на этой линии.
     Она  редко  успевает  вернуться  к завтраку  в  Со.  Она  вновь  сводит
знакомство с молочными Латинского квартала, куда захаживала в былые времена,
как  и теперь, одна, молодая, преисполненная какой-то неосознанной  надежды.
Или же,  расхаживая  взад  и вперед по лаборатории, она закусывает  хлебцем,
фруктами.
     По  вечерам,  иногда  очень  поздно,  Мари  опять  садится  в  поезд  и
возвращается  к себе,  в  светящийся  огнями  дом.  Зимой она  первым  делом
обследует большую печь в передней, подбрасывает угля и регулирует тягу. В ее
голове прочно засела мысль, что никто в мире, кроме нее, не  способен хорошо
развести  огонь, и, правда, она умеет артистически, как  химик, распределить
бумагу, щепки,  положить сверху антрацит или дрова. Когда  печь начинает как
следует гудеть, Мари ложится на диван и отдыхает от изнурительного дня.
     Она слишком скрытна, чтобы выказывать свое  горе, никогда не  плачет на
людях, не  хочет быть  предметом  жалости и утешений. Никому не  поверяет ни
своих приступов отчаяния, ни страшных кошмаров, которые терзают ее по ночам.
Но близкие с тревогой  замечают  ее потухший взгляд, все время  устремленный
куда-то  в пустоту, ее  руки с признаками тика: нервные, воспаленные ожогами
радия пальцы неотвязным движением все время трутся друг о друга.
     Бывают  моменты, когда физические силы  вдруг изменяют ей. Как  одно из
первых моих детских воспоминаний запечатлелся образ моей матери в ту минуту,
когда  она,  потеряв  сознание,  упала  на пол  в  столовой,  ее  бледность,
неподвижность.
     Мари - своей подруге детства Казе, 12 декабря 1906 года:

     Дорогая Казя,
     я  не могла  принять  рекомендованного тобой К.  В тот день,  когда  он
заходил, мне очень нездоровилось,  что бывает со  мной часто,  а кроме того,
мне предстояло на  следующий день много ходить по  делам. Мой свекор  - врач
запретил мне принимать кого-либо, зная, что разговоры меня сильно утомляют.
     А в остальном, что  тебе сказать?  Моя жизнь до такой  степени разбита,
что уже  больше не устроится. Думаю,  что  так и  будет впредь, и я не стану
пытаться жить по-другому. Я хочу как  можно лучше воспитать моих дочерей, но
они  не могут  пробудить во  мне жизнь.  Обе они славные, милые  и  довольно
хорошенькие.  Я прилагаю  все  усилия  к тому,  чтобы они выросли  крепкими,
здоровыми. Глядя на младшую, я думаю, что  они  обе станут совсем  взрослыми
только лет через двадцать. Сомневаюсь, чтобы я  дожила до этого времени, так
как  жизнь моя утомительна,  да  и  горе  неблаготворно действует на  силы и
здоровье.
     В  денежном   отношении  я  не  испытываю  затруднений;  я  зарабатываю
достаточно,  чтобы  воспитывать  детей,   хотя,  конечно,  мое  материальное
положение гораздо скромнее, чем оно было при жизни мужа.

     * * *

     В эти  скорбные для Мари годы  два человека становятся ее  помощниками.
Это  Мария  Каменская, свояченица  Юзефа Склодовского, которая по  настоянию
Брони  приняла на  себя обязанности  гувернантки и домоправительницы в семье
Кюри. Ее присутствие частично внесло в жизнь Мари тот польский дух, которого
недоставало  ей  вдали  от  родины.  Впоследствии,  когда пани Каменская  по
состоянию  здоровья   будет   вынуждена   вернуться  в  Варшаву,  то  другие
гувернантки-польки,  хотя и не такие надежные и не такие очаровательные, как
она, заменят ее при Еве и Ирен.
     Другим и  самым ценным  союзником  Мари был  доктор Кюри.  Смерть Пьера
стала  и  для  него  тяжким  испытанием.  Но  старик черпает в своем строгом
рационализме известную долю  мужества, на что Мари оказалась не способна. Он
не признает бесплодных сожалений  и  поклонения могилам. После погребения он
ни разу не  ходил на  кладбище.  Раз от Пьера не осталось ничего, старик  не
хочет мучить себя призраком.
     Его   стоическая  безмятежность  действует  благотворно  на   Мари.   В
присутствии своего  свекра, считающего нужным  вести нормальный образ жизни,
говорить,  смеяться, ей  стыдно  за  свою  тупость,  вызванную горем. И  она
старается придать своему лицу выражение спокойствия.