"В ближайшие дни - завтра, послезавтра, - сообщал он жене в письме 24 августа 
1941 года, - будем двигаться в Москву для доклада, но пока еще неясно, поедет 
ли 
только Анатолий или мы оба, ибо здешнее начальство не очень склонно меня сейчас 

отсюда отправлять".

В Москву уехал один Александров. Он был направлен потом на Северный флот. 
Старшим севастопольской группы остался Игорь Васильевич.

Ему нетрудно было перевестись на работу в Казань, где была семья, где 
эвакуированный из Ленинграда институт разворачивал исследования. Но Игорь 
Васильевич считал нужным быть там, где он всего нужнее.

"В Казань работать пока не поеду, - пишет он 1 сентября 1941 года Марине 
Дмитриевне, - так как здесь дел много и дела срочные... Анатолий 27 или 28 
августа улетел в Москву и имеет целью ехать дальше в Ленинград. Написал с ним 
письмо нашим и Морозову с указанием: из Ленинграда уезжать. Им в этом деле 
поможет Анатолий...

О том, как здесь живу... встаю в 6 утра, бреюсь... завтракаю... в 8 выезжаю на 
работу... работаю до 10. Часов в 10 - 11 ложусь спать...

Погода стоит чудесная, ясная и жаркая. Любуюсь яркими красками Крыма, 
замечательным вечерним небом, лунным небом, амфитеатром покрытых черепицей 
домиков и морем...

Возможно, что я поеду на несколько дней в Феодосию и Новороссийск. Работа идет 
спокойно и хорошо".

Те, кто был тогда с Игорем Васильевичем в Севастополе, вспоминают о его 
способности беззаветно отдаваться работе и не обращать внимания, как он 
выражался, "на детали быта". Это отразилось и в его письмах. Так, 2 сентября он 

сообщал жене: "Без вещей я чувствую себя неплохо... Кроме того, написал в 
Ленинград, чтобы мне прислали чемодан". "Я чувствую себя хорошо, - сообщал он б 

сентября, - вполне здоров, отношение ко мне хорошее. Очень доволен тем, что моя 

работа полезна..."

Под руководством Игоря Васильевича были оборудованы две контрольные площадки и 
специальная станция, своего рода пропускной пункт на выходе из базы. Эта 
станция, как недремлющее магнитное око, проверяла, размагничен ли проходящий 
корабль, не искажает ли он магнитное поле Земли. К тому времени был отдан 
строжайший приказ: неразмагниченных кораблей в море не выпускать. Постепенно 
станция пополнялась все более совершенными приборами, которые изготовляли 
специалисты ЛФТИ. Ученые увеличили точность и надежность магнитометров, создали 

контрольные стенды. Совершенней стала методика измерений и расчетов, 
значительно 
быстрее стали устанавливать размагничивающие катушки на кораблях. При этом 
принципы и нормы были настолько четко определены Игорем Васильевичем, что не 
было ни одного случая брака.

Но обмоточный метод не оставался единственным. Война требовала экономить во 
всем 
- в материалах, силах, времени. И тогда стали применять безобмоточный метод 
размагничивания, предложенный еще перед войной И. В. Климовым, работавшим в 
группе Александрова.

Выяснив картину поля, специалисты и команда протягивали вдоль корабля провода, 
пропускали по ним ток и намагничивали борта до величины, компенсирующей поле 
всех остальных частей корабля.

Безобмоточный метод до войны казался неперспективным. Считалось, что равновесие 

наведенного "бортового" и существующего полей быстро нарушится. Практика же 
показала, что такое равновесие сохраняется месяцами. Особенно удачным 
безобмоточный метод оказался для подводных лодок и малых надводных кораблей.

И. В. Курчатов не гнушался черновой работой: и приборы проверял и корабли 
обрабатывал. Он распределял задания, требовал от каждого полной мерой. И имел 
на 
это моральное право, так как сам был везде, где трудно. Очень он дорожил 
мнением 
товарищей: уж если маленький коллектив его группы что-нибудь решил, то Курчатов 

принимал зто для себя как высшее требование и непременно выполнял его.