и так же, как отца или Али. Омар с братом скрылись в дверях виллы, оставив 
меня в одиночестве готовиться к тому, чтобы встретить общий гнев мужчин нашего 
дома.
 Не прошло и минуты, как Омар, а за ним и Али вихрем вынеслись во двор. Я знала,
 что мне с ними не совладать, так как, несмотря на юный возраст, уже имела 
возможность убедиться в своем бессилии перед ними. Мне давно уже дали понять, 
что любое желание Али должно быть исполнено, и все же я проглотила последний 
кусок яблока и победно посмотрела па брата.
 Не обращая внимания па отчаянное сопротивление. Омар сгреб меня в охапку и 
отнес в кабинет отца. Отец с неохотой оторвался от большой черной книги, 
лежащей перед ним на столе, и с раздражением взглянул на одну из своих 
нежеланных дочерей, затем протянул руки к своему бесценному сокровищу – 
старшему сыну.
 Мне было приказано молчать, чтобы ничто не мешало отцу выслушать жалобы Али. 
Охваченная желанием заслужить любовь и одобрение отца, я почувствовала прилив 
смелости. Невзирая на приказание, я выпалила всю правду о случившемся. Отец с 
братом лишились дара речи от такой моей наглости – в нашей стране люди не 
привыкли, чтобы женщины высказывали свое мнение, их удел – подчинение. Когда-то 
гордые бедуинские женщины забыли о том огне, что в былые времена горел в их 
сердцах; на их место пришли покорные существа, не знающие, что такое 
сопротивление.
 Услышав звук собственного голоса, я почувствовала, как желудок мой свело от 
страха. У меня подкосились ноги, когда я увидела, как отец встает из своего 
кресла и заносит руку для удара. Впрочем, самого удара я не почувствовала, так 
как к тому моменту потеряла сознание.
 В качестве наказания Али отдали все мои игрушки, а чтобы я лучше поняла, кто 
хозяин в доме, отец присудил Али исключительное право накладывать пищу в мою 
тарелку. Брат в полной мере насладился этой ролью, потчуя меня крошечными 
порциями и выбирая самые плохие кусочки мяса. Каждый вечер мне приходилось 
отправляться спать голодной, так как Али поставил охранника у моей двери, чтобы 
я не могла попросить еды у матери или сестер. Особенно нравилось ему приходить 
ко мне1 в комнату посреди ночи и дразнить дымящимися тарелками, па которых 
лежали жареные цыплята с рисом.
 В конце концов Али наскучила эта пытка, но с тех самых пор, хотя брату было 
всего девять лет, он стал моим заклятым врагом.
 Мне тогда было всего семь, но именно после случая с яблоком я стала понимать, 
что я всего лишь женщина в мире мужчин, не обремененных здравым смыслом. Я 
видела сломленный дух своих сестер и матери, но все же не теряла оптимизма и. 
никогда не сомневалась, что наступит день, когда справедливость восторжествует. 
Из-за этого своего убеждения я всегда была основным возмутителем спокойствия в 
нашей семье.
 Впрочем, в детстве были не только черные дни. Самые счастливые часы я 
проводила дома, в обществе своей двоюродной бабушки – тетки моей матери. Она 
была вдовой, уже слишком старой, чтобы представлять интерес для мужчин. Теперь 
она наслаждалась жизнью и развлекала меня историями из своей молодости, когда 
племена бедуинов вовсю воевали друг с другом. Она была свидетельницей 
образования нашего государства и завораживала нас рассказами о доблести короля 
Абдула Азиза и его соратников. Сидя со скрещенными ногами на бесценных 
восточных коврах, мы с сестрами жевали финики и миндальные пирожные и слушали о 
великих победах наших соплеменников. Тетушка внушила мне чувство гордости за 
мою семью, когда рассказывала о храбрости аль-Саудов.
 В 1891 году семья моей матери сопровождала аль-Саудов в их бегстве из Эр-Рияда 
после поражения в битве с кланом Рашидов. Десять лет спустя члены семьи матери 
отправились вместе с Абдулом Азизом, чтобы вернуть землю предков. Брат моей 
тетки сражался бок о бок с Абдулом Азизом, что в конечном итоге привело к тому, 
что семьи породнились. Таким образом, была подготовлена сцена для появления на 
ней меня – принцессы дома аль-Саудов.
 В годы моей юности семья наша была хотя и не слишком богатой, но находилась в 
числе привилегированных. Доходы от добычи нефти давали нам возможность хорошо 
питаться и пользоваться услугами квалифицированных докторов, что в те времена 
было величайшим благом.
 Мы жили на большой вилле, сложенной из массивных каменных блоков, покрашенных 
белой краской. Каждый год песчаные бури превращали белые стены в кремовые, по 
отцовские рабы снова и снова делали их снежно белыми. Тридцатифутовые каменные 
стены, окружавшие наши земли, поддерживались в таком же состоянии. Дом, который 
я в детстве считала шикарной усадьбой, по нынешним саудовским меркам – не более,
 чем скромное жилище.
 В детстве родительский дом казался мне слишком большим, чтобы чувствовать себя 
в нем тепло и уютно: В длинных, широких коридорах было темно и страшно, а 
комнаты самых разнообразных форм и размеров позволяли спрятать любые семейные 
тайны. Отец с Али жили в мужской половине, которая находилась на втором этаже. 
Детское любопытство не давало мне покоя, и я иногда тайком пробиралась туда. 
Тяжелые красные бархатные портьеры закрывали верхние комнаты от палящего солнца.
 Проветривали там редко, и в воздухе стоял тяжелый запах виски и турецкого 
табака. Кинув быстрый взгляд на святая святых, я опрометью бросалась вниз, на 
женскую половину, занимавшую целое крыло виллы. Комната, которую я делила со 
своей сестрой Сарой, смотрела окнами на женский садик. Комната матери, 
окрашенная в яркий желтый цвет, была единственным светлым пятном во всем доме.
 Слуги и рабы жили в. маленьких, душных комнатушках в отдельном домике у 
дальней стены сада. Хотя у нас на вилле повсюду стояли кондиционеры, жилище 
слуг было плохо приспособлено для жаркого климата нашей страны. Я помню, что 
иностранные служанк