В таком расположении духа был Трубридж, когда он вышел из Неапольского залива. 
Оставив там капитана Фута, он на фрегате "Сигорс" с несколькими мелкими судами 
17 мая присоединился к Нельсону в Палермо. Нельсон, выйдя оттуда 20 числа, 
возвратился 29. Там узнал он о новых успехах кардинала Руффо, и ночью 12 июня 
получил от леди Гамильтон следующее письмо: "Любезный лорд! Я провела вечер у 
королевы. Она очень несчастна! Она говорит, что народ неаполитанский вполне 
предан королю, но что одна только эскадра Нельсона может восстановить в Неаполе 
спокойствие и покорность законной власти. Вследствие этого королева просит, 
умоляет, заклинает вас, любезный лорд, если только возможно, отправиться в 
Неаполь. Ради Бога, подумайте об этом, и сделайте то, что просит королева. Если 
вы позволите, мы отправимся вместе с вами. Сэр Вильям нездоров, я также 
чувствую себя дурно: это путешествие будет нам полезно. Да благословит вас Бог".
 

На другой же день Нельсон был под парусами; но, получив от лорда Кейта письмо, 
уведомлявшее его, что французы в эту минуту должны быть у берегов Италии, он 
еще раз вернулся в Палермо. Поспешно высадив на берег сицилийские войска, 
бывшие на его судах, он несколько дней крейсеровал у острова Маритимо. Однако 
21 июня, уступая новым просьбам двора и полагая, что достаточно одной эскадры 
лорда Кейта, чтобы удержать адмирала Брюи, он прекратил свое крейсерство и, 
взяв с собой опять сэра Вильяма и леди Гамильтон, направился с 18 кораблями к 
Неапольскому заливу. 

Между тем республиканцы воспользовались этим временем: в ночь с 18 на 19 июня 
они напали врасплох на калабрийцев, занявших набережную Киайя, заклепали целую 
батарею орудий, взорвали пороховые ящики и привели в смятение весь 
неприятельский лагерь. Известие об этом произвело в Палермо губительное уныние, 
и министр Актон в тот же момент написал Нельсону: "Поспешайте в Неаполь. С тех 
пор, как республиканцы знают о близости французского флота, они делают 
беспрестанные вылазки, и признаться вам, я боюсь, что положение кардинала не 
совсем благополучно". Вероятно, кардинал разделял опасения Актона, потому что 
на другой день после этой первой вылазки он просил капитана Фута прекратить 
военные действия, и предложил республиканцам условия капитуляции. Республиканцы 
долго не решались их принять, но наконец 22 июня была заключена капитуляция, 
которая и подписана за Россию и Турцию начальниками вспомогательных отрядов; 
кардиналом Руффо и кавалером Мишеру от имени короля Неаполитанского; 
комендантом замка Санто-Эльмо и кавалером Масса от имени Франции и 
Парфенопейской Республики. Капитан фрегата "Сигорс" скрепил эту капитуляцию 
своей подписью. Условия, дарованные республиканцам, были весьма почетны; но 
выказанная ими энергия и присутствие 25 французских кораблей в Средиземном море 
не позволяли осаждающим быть слишком взыскательными. Всему гарнизону 
Кастель-Ново и Кастель-дель-Ово предоставлялось выйти из своих укреплений с 
распущенными знаменами, с барабанным боем, а потом сесть на суда, снабженные 
пропускными свидетельствами, чтобы на них отправиться прямо в Тулон. До тех пор,
 пока в Неаполе не получили бы верных сведений о их прибытии во Францию, 
архиепископ Салернский, кавалер Мишеру, граф Дилльйон и епископ Авеллинский 
должны были оставаться заложниками в Санто - Эльмском замке. Неприкосновенность 
лиц и имущество республиканцев обеспечены. Те из них, которые не захотели бы 
оставить родину, могли оставаться в Неаполе, и прошлое было бы забыто, как для 
них, так и для их семейств. Заключенные условия касались не только тех из 
республиканцев, которые находились в двух фортах, допущенных к капитуляции, но 
даже и тех, которые со времени открытия военных действий попали в плен. Граф 
Руво, владевший фортами Чивителла и Пескара в Абруццо, соглашался уступить их 
кардиналу на тех же условиях, на каких сдались и форты Неаполя. Однако 
республиканцы, не имея полного доверия к честности или к власти кардинала, 
потребовали прежде, чтобы капитан Фут обеспечил своей подписью нерушимость 
трактата. Капитан фрегата "Сигорс" поручился собственным именем и честью Англии.
 Он нисколько не мог сомневаться в своем полномочии на такое ручательство; оно 
совершенно оправдывается следующим письмом Нельсона к графу Спенсеру: "Король,
 - писал Нельсон, - издал прокламацию, в которой поименованы все республиканцы, 
исключенные из общей амнистии; но всякий, кому Трубридж скажет: Ты прощен! 
будет прощен уже одним этим словом, будь он самый преступный из мятежников". 
Поэтому капитан Фут, наследовавший права капитана Трубриджа, разве только из-за 
самого непонятного упорства мог бы отказать в своем ручательстве трактату, 
заключенному генеральным викарием королевства. 

Действительно, уже заложники были разменены, военные действия прекращены, и на 
республиканских фортах, равно как на фрегате "Сигорс", уже развевался 
парламентерский флаг, как вдруг Нельсон показался у входа в залив. Еще не став 
на якорь, он узнал об условиях, дарованных мятежникам. Известие это поразило 
его удивлением и досадой, и он немедленно объявил, что ни за что на свете не 
согласится скрепить это унизительное перемирие. Капитан Фут сигналом получил 
приказание тотчас же спустить поднятый на форт-брамстеньге его фрегата 
парламентерский флаг, и 28 июня Нельсон объявил кардиналу Руффо, что он до тех 
пор не допустит выполнения условий этой капитуляции, пока не получит 
подтверждение самого короля. Подкрепляемый похвалами сэра Вильяма и леди 
Гамильтон, он остался с тех пор непоколебим в этом решении. Тщетно кардинал, 
приехав на корабль "Фудройан", на котором Нельсон имел свой флаг, с энергией 
защищал дарованное ему его монархом священное право подписать договор; тщетно 
капитан Фут представлял Нельсону, что когда он скрепил капитуляцию, столь