Можно было бы назвать такой отзыв хвастливым, если бы он не был выражением 
слишком справедливого мнения относительно того печального положения, в каком 
тогда находились испанские морские силы, несмотря на их великолепные портовые 
средства. 

Французский флот еще не был так далек от своего прежнего величия, но целый ряд 
бедствий, причиненных не неприятелем, а невероятным нерадением администрации, 
обрушился на него и, к унижению своему, в самом начале войны флот был заперт и 
блокирован{16}. Крейсеруя беспрепятственно у французских берегов, английские 
суда под руководством лорда Бридпорта и Джервиса приучались к трудному морскому 
ремеслу, между тем как французы теряли свою прежнюю опытность среди праздной 
рейдовой жизни. Джервис очень хорошо знал, как пагубна эта праздность. "Неужели 
вы не видите, - говорил он тем, которые порицали его, когда он вышел в январе 
1797 г. из Таго, рискуя встретиться с превосходным в силах неприятелем, - 
неужели вы не видите, что это долгое пребывание в Лиссабоне сделает нас всех 
трусами?" Хотя морские войны Республики и Империи доказали, что французские 
моряки не перестали быть храбрыми, несмотря на продолжительное бездействие, 
однако показали и то, что они отвыкли от моря; между тем как англичане, 
наученные постоянными крейсерствами, с каждым днем делали новые успехи. В то 
время, как они совершенствовали служебную организацию, действие артиллерии и 
внутреннее расположение своих судов; в то время, как их эскадры безнаказанно 
выдерживали штормы Лионского залива и Бискайского моря, французская экспедиция 
в Ирландию рушилась единственно по недостатку опытности экипажей. 

Такая неопытность должна была наиболее поражать офицеров прежнего флота, 
которые, быв сменены Конвентом, уцелели, однако, от приговоров "правления 
ужаса", и не покинули родину. Вновь призванные на службу Директорией, эти 
офицеры нашли корабли во всех отношениях более плохими, чем те, какими они 
привыкли командовать. Морские артиллеристы были уничтожены и ничем не заменены, 
а потому артиллерия пришла в упадок, в то время, как англичане на своем флоте 
старались всеми мерами ее усовершенствовать. "Берегитесь, - писал Конвенту 
контр-адмирал Кергелен, - чтобы действовать орудиями на море, нужны опытные 
канониры{17}. На море они не имеют под ногами неподвижного фундамента и должны 
стрелять, так сказать, на лету. Последние сражения должны были вам доказать 
превосходство неприятельских канониров перед нашими". Но могли ли эти 
предостережения возбудить внимание республиканцев, которые ближе принимали к 
сердцу воспоминания Греции и Рима, чем предания их собственной славной старины. 
В то время находились любители нововведений, которые не шутя думали снова 
ввести в обращение весла или набрасывать на английские корабли, как на галеры 
Карфагена, летучие мосты. Наивные мечтатели, они в простоте сердца украшали 
свои проекты следующими странными предисловиями, образчики которых можно найти 
в морских архивах. "Законодатели! Вам предлагается труд скромного патриота, не 
руководимого никаким началом, кроме природы, но в груди которого бьется сердце 
истинного француза". 

Постановления, дух службы, составляющие силу эскадр, стремление к 
совершенствованию, - все исчезло в великом крушении монархии. Морар Де Галль, 
Вилларе, Трюге, Мартен, Брюэй, Латуш-Тревилль, Декре, Миссиесси, Вилльнёв, Брюи,
 Гантом, Бланке-Дюшайла, Дюпети-Туар и еще несколько офицеров, впрочем весьма 
немного, люди, отличающиеся героизмом и мужеством, в молодых летах внезапно 
ступившие на первые ступени службы, - вот все, что осталось от некогда самого 
храброго, самого просвещенного из всех европейских флотов. Умеренное 
правительство, сменившее Комитет общественного блага, ревностно собирало эти 
остатки и по возможности употребляло их на восстановление шаткого здания, 
выведенного в несколько дней руками террористов. 

"Адресовались к этим обществам, - писал в то время один мужественный гражданин,
 - чтобы они указали людей, соединяющих знание морского дела с патриотизмом. 
Народные общества полагали, что человеку довольно побывать долгое время в море, 
чтобы быть моряком, если притом он патриот. Они считали, что одного патриотизма 
достаточно для управления кораблем, а потому раздали должности таким людям, 
которые не имеют никакого другого достоинства, кроме того, что они долго были в 
море, не думая о том, что подобный человек часто играет на судне ту же роль, 
что и балласт. Наглядные познания таких людей не всегда избавляли их от 
замешательства при первом непредвиденном случае. Притом надобно сказать, что не 
всегда самый знающий и наиболее любящий отечество бывал выбираем обществами; но 
часто самый пронырливый и самый лицемерный, с помощью бесстыдства и болтовни 
привлекавший на свою сторону большинство. Впадали еще в другую несообразность: 
давали должности молодым людям без опытности и без экзамена, по одному 
наружному виду деятельности, следствию пылкого возраста. Казалось несомненным, 
что штурмана бывшего флота могут исправлять все должности морской службы, и 
действительно, все они помещены. Что ж? Достоинство большей части их состоит в 
одном умении вести счисление, пеленговать и прокладывать маршрут по карте, да и 
то избитым, наглядным способом. Весьма многие из них во всю свою жизнь не 
достигнут уменья выполнять блестящую отрасль морского дела - управление 
кораблем, маневрирование, - отрасль, наиболее нужную при встречах с неприятелем.
 Что имеют общего с настоящим делом моряка канониры, парусники, конопатчики, 
плотники и даже боцманы, из которых большая часть едва знает грамоту? А между 
тем, некоторые из них получили звание офицеров и даже капитанов{18}".