людьми, предназначенными сражаться под одним флагом, царствовала взаимная 
любовь, взаимное доверие. В Неапольском заливе, у берегов Балтики, перед 
Тулоном и Кадиксом, среди важнейших занятий, среди самых критических 
обстоятельств, он всегда находил время вникать в малейшие распри и верной рукой 
сдерживал готовое возникнуть недовольство. Наблюдая за этим знаменитым 
человеком в те минуты, когда он снисходил до мелочной заботливости в 
примирениях, до ничтожных переговоров, легко понять, какое благодетельное 
влияние может иметь на эскадру любимый начальник. Вместо того, чтобы держать 
себя далеко от всех под предлогом какого-то ошибочного представления о своем 
достоинстве, Нельсон, напротив, вмешивался всеми силами в частную жизнь своих 
подчиненных, вскоре сам делался центром этой жизни и, привлекая к себе все эти 
воли, спорить готовые одна с другой, соединял их в одну мысль, заставлял их 
стремиться к одной общей цели - к уничтожению французских эскадр. 

Но главной причиной преданности офицеров Нельсону и стремления их содействовать 
ему во всем была необыкновенная простота и ясность его приказаний, его 
инструкций. "Я готов, - говорил он часто, - пожертвовать половиной моей эскадры,
 чтобы уничтожить французскую". Исполненный этой мысли, он никогда не осуждал 
офицера, которому не посчастливилось, а напротив, всегда защищал его. По его 
мнению, деятельный капитан был всегда прав. Потеряв судно, он заслуживал, чтобы 
ему дали другое. "Я не принадлежу, - писал он в одном подобном случае 
взыскательному Адмиралтейству, - к числу тех людей, которые боятся земли. Те, 
которые опасаются приблизиться к берегу, редко совершат какой-нибудь великий 
подвиг, особенно с мелким судном. В потере судна легко утешиться, но потеря 
услуг храброго офицера, была бы, по моему мнению, потеря национальная. И 
позвольте вам заметить, Милорды, что если бы меня самого судили всякий раз, как 
я ставил в опасное положение мой корабль или мою эскадру, то вместо того, чтобы 
заседать в Палате Пэров, я давно бы должен был быть исключен из службы". Вот 
какими средствами Нельсон создал капитанов, способных содействовать ему в его 
дерзких предприятиях. Своим личным примером, своими наставлениями, своим 
деятельным сочувствием к славному несчастью он научил их считать сбережение 
судна вещью второстепенной, а первой, главной обязанностью почитать исполнение 
получаемых приказаний. Он употребил все усилия, чтобы внушить им ту уверенность,
 которая оживляла его самого, когда, в 1795 г. перед Генуа, он отвечал генералу 
Больё. "Не бойтесь за мою эскадру. Если она погибнет, то адмирал в замене ее 
найдет другую". Во время войны у нас смотрят снисходительнее на подобные потери,
 но в мирное время на них негодуют. Иногда, однако, можно допускать подобные 
неизбежные случайности; надо даже ожидать их, если желают иметь деятельный флот,
 которому, при обстоятельствах более важных, не пришлось бы отвыкать от 
осторожных, опасливых привычек, происходящих от страха преувеличенной 
ответственности{97}. Все то, что Нельсон предпринимал с своими кораблями в 
течение своей блестящей карьеры, все опасности и случайности, каким он их 
подвергал во время этой исполненной приключений одиссеи, конечно, поразят 
удивлением всякого моряка. Не будем считать Абукирской бухты, в которую он 
повел свою эскадру при захождении солнца, руководствуясь плохим очерком, 
найденным на французском купеческом судне; не будем вспоминать его опасную 
экспедицию в Балтику, - но кто из морских офицеров не придет в восторг от его 
последнего крейсерства, в продолжение которого он водил свой флот и старика 
"Виктори", приученного к бoльшей заботливости, в проходах почти неизвестных, 
которые даже в наше время кажутся едва доступными для подобных судов. Нет тех 
трудностей в морском деле, к которым бы англичане не привыкли в этой школе. Вот 
тайна тех упорных крейсерств, по милости которых французские порты и берега в 
самой середние зимы держались в блокаде и в тревоге. Вот лучшее объяснение тех 
быстрых движений, которые разрушали планы французов, тех неожиданных 
сосредоточений, вследствие которых казалось, что английские эскадры как будто 
покрывают все моря своими судами. 

Поэтому в Нельсоне, соединявшем в себе огромную активность с редкой смелостью, 
нужно еще более изучать деятельность моряка, нежели смелость воина. Только с 
этой точки можно понять всю важность документов, служивших основанием нашему 
труду. Этот памятник, воздвигнутый герою Англии благоговейной заботливостью, 
есть также памятник исторический. Неоспоримые доказательства пылкой любви к 
морскому делу, энтузиазм к званию моряка, отличавшие Нельсона от всех его 
соревнователей, - эти полуофициальные депеши, эти резкие излияния чувств и 
мнений переносят нас в середину неприятельского лагеря и дозволяют нам мыслью 
проникнуть в шатер Ахилла. Франция успокоилась несколько насчет своей 
будущности, уверенная, что несчастья ее в течение последней войны произошли ни 
от характера народа, ни от сущности вещей, но от временного упадка, в который 
ее ввергли несчастные обстоятельства{98}. Французы убедились также, что 
отдаленное действие центральной власти очень слабо заменяет постоянное действие 
власти неместной; что самая искусная администрация не может заменить управления 
непосредственного; что сила созидающая может заключаться только в военачальнике.
 Когда Франция будет иметь более доверия к своим агентам, и, если можно так 
выразиться, окрасит цветом своей порфиры адмиралов, когда начальники эскадр и 
портов, эти почетные офицеры, будут иногда раздавать награды сами от имени 
правительства{99}, тогда во всех флотах найдутся начальники, готовые сделать то 
же для своего флота, что Джервис и Нельсон сделали для английского. Тогда можно 
надеяться увидеть снова, как этого желал несчастный Де-Грасс, "возрождение той 
привязанности, какую некогда имели французские моряки к своим начальникам".