– Махно в городе!!

Вышибли самостийных легко на удивление. Подкрепление все вдавливалось в город, 
и хозяйственные крестьяне начали прочесывать дома. Гражданская война поставила 
на самообеспечение все воюющие стороны.

– А ну стой! Я же сказал – брать только то, что на себе унести можешь и что 
самому сгодится. А это что за горжетка?!

– Сейчас верну, батько!

Трах! Своей рукой расстреливал батько за мародерство сверх разрешенного 
самоснабжения.

– Мы – защитники трудового народа, а не грабители. Еще непонятливые есть?

Все деньги сносились до кучи в штаб – и наутро начиналось снабжение трудового 
населения: вдове тысячу карбованцев, инвалиду три тысячи, учительнице тысячу, 
погорельцам с выводком детей – пять тысяч на обзаведение...

– Деньги кончились, батько!

– Он бис им в ребро... Прощувайте остальные, граждане, спробуйте завтра еще 
зайти.

Тюрьма – настежь:

– Анархическая теория запрещает лишать человека свободы! Виноват – народ будет 
судить. Тяжкая вина – расстрел. Исправится за малой виной – наказать и 
отпустить на свободную работу.




Контрразведка



Необычный человек Лева Задов. По одному документу Задов, а по другому 
Зеньковский. По его словам – из Одессы, а слыхали – с херсонщины. Афишу 
затертую при себе бережет: там он цирковой артист. А улыбка – лучше в темном 
переулке такого не повстречать, и здоров, как хороший коваль. Идейный анархист!

Заговорил у крыльца с махновскими культпросветчиками – и первым делом: помнит 
пару скрытых офицеров в городе, что выдают себя за простых обывателей, а сами, 
скорей всего, деникинские агенты.

– А пойдемте-ка, Лева, до батьки.

Жмурится батька у теплой печки, как кот, молодая красавица-жена чай наливает.

– Соображение вот какое, Нестор Иванович. Про деникинскую контрразведку все 
наслышаны. Потому что большевистских агентов везде полно, все города ими 
переполнены. Пока мы на селе – всех своих мужики знают, не очень-то пошпионишь 
и внедришься. А в городе – здесь есть и белым сочувствующие, буржуазия 
городская, и красным сторонники, среди пролетариата. И надо, чтоб к нам никто 
не внедрился. И информацию про нас ни белым, ни красным не передавал. И теракт 
провести не смог. Твоя жизнь – дороже золота, батько.

Выслушал Махно, посербал с блюдечка чаю, отгрыз сахару белыми зубами.

– Так. Ты донес? Ты и пойдешь с хлопцами, ты их и заарестуешь. Ты и допрашивать 
будешь. Шпионы – расстреляешь. Невиновные – отпустишь... хотя... офицерье 
невиновное не бывает. Они все враги нашей свободе.

Через час донеслись дикие вопли. Махно в раздражении свистнул ординарца:

– Сашко! Он что, дурный, этот Левка? Скажи, батька велел – пусть сделает свою 
контрразведку где-нибудь в подвале, где стены потолще. Людей пужает!

Офицеров Левка застрелил сам:

– Сознались, батько, что связника от Деникина ждали – про вашу силу сведения 
передать.

Махно подумал:

– Может, и врешь. Но... лучше мы их, чем они нас. Скажи, чтоб поставили тебя на 
довольствие.