Под ударами контрреволюции





Глава I

На пути отступления



В апреле 1918 года я вызван был в штаб Егорова – штаб красногвардейских войск. 
В указанном мне месте штаба, однако, уже не оказалось: он отступил под натиском 
немецко-австрийских войск и где остановился, пока не было известно. За время, 
что я ездил по линиям железных дорог, в Гуляй-Поле произошли крупные перемены. 
Оно было занято врагами революции – германо-австро-венгерскими экспедиционными 
частями и их проводниками, отрядами Украинской Центральной рады.

Красноармейские и красногвардейские отряды бегут. За ними бегут и другой 
формации революционные отряды. Бежит местами и население к злорадному 
удовольствию врагов.

Весть о занятии Гуляй-Поля застала меня на станции Царевоконстантиновка и 
потрясла: А бегство революционных сил я видел сам. Тяжело было смотреть на это 
бегство. Что-то непонятное, тяжелое сдавило мне сердце и лишало меня 
возможности яснее представить все то, что произошло там, в Гуляй-Поле, за мою 
двухдневную отлучку из него. Все совершившееся настолько потрясло и сковало 
меня, что я оказался совершенно не в состоянии противопоставить свои физические 
силы этой тяжести. Тут же, на станции, я прилег, положив голову на колени 
одного из красногвардейцев, и бессознательно выкрикивал:

– Нет, нет, я этой изменнической роли шовинистов не забуду!

Может быть, и стыдно революционеру-анархисту питать в себе мысли о мести, но 
они поселились во мне, и я сделаю из них для дальнейшей своей революционной 
деятельности необходимые выводы...

Об этом мне красноармейцы рассказали впоследствии. Говорили они еще, что я 
заплакал и уснул в вагоне на коленях все того же красногвардейца. Однако я 
этого не помню.

Мне казалось, что я не спал и лишь чувствовал себя в какой-то тревоге. Это 
чувство было тяжело, но я мог ходить, говорить. Помню, что я никак не мог 
сообразить, где я... Лишь когда я вылез из вагона и увидал, что все еще 
нахожусь на станции Царевоконстантиновка, я извинился перед окружавшими меня 
красногвардейцами и направился к вокзалу.

По дороге я встретился с несколькими товарищами и своим братом Саввой Махно, 
бежавшим из Гуляй-Поля. Это свидание меня обрадовало. Я набросился на них с 
расспросами о том, при каких обстоятельствах было сдано Гуляй-Поле, какие 
жертвы понесли отряд анархистов и другие революционные организации.

Но товарищи, увидев меня полубольным, нервным, уклонились отвечать подробно, 
ограничиваясь самыми краткими фразами вроде: «Гуляйполе сдано, но не все в нем 
погибли» и т.п.

Это меня очень бесило, но делать было нечего. Я не мог принудить их 
рассказывать мне подробности, так как знал, что все воинские поезда были на 
отходе и нам нужно было успеть найти в одном из них себе место. Я сказал об 
этом брату, и он нашел нам места.

Через 5–10 минут мы сидели уже в одном из красногвардейских вагонов и обсуждали,
 во всей широте и со всей ясностью, создавшееся положение на Украине. Это 
обсуждение не могло бы быть для нас полным, если бы оно велось вне связи с 
Гуляй-Полем, с его широким и просторным районом, с той колоссальной работой, 
какую нам, живя и развивая в нем свои идеи, уже пришлось проделать на пути 
революционного действия.

Да и сама тема связывала нас с Гуляй-Полем. Занятие врагами этого-пункта 
мысленно уносило нас туда, к нашим упущениям в деле организации вольных 
батальонов революции против контрреволюции, несшейся на штыках грозных 
экспедиционных немецко-австро-венгерских армий и жалких по своей боеспособности,
 но подлых по своим делам отрядов их прислужницы – Украинской Центральной рады.

Упущения эти заключались в том, что при формировании вольных батальонов нами 
было допущено свободное вступление в них всякого желавшего без какой бы то ни 
было проверки. Этот привело в ряды вольных батальонов сторонников Украинской 
Центральной рады и ее преступного против революции союза с немецким и 
австро-венгерским правительствами. Правда, лично я в этом упущении не находил