приближению к любому предмету, то черная точка окажется ястребом. 
Распластавшись на невидимом воздушном потоке, он парит и скользит, чуть 
пошевеливая маховыми перьями на концах крыльев. И два солнца отражаются в 
немигающих глазах.

Крошечный белый штрих пытается пересечь пространство, искаженное в выпуклых 
глазах, как в увеличивающих линзах. Мощными взмахами разогнавшись и мчась с 
воздушной горы, ястреб подбирает угласто скошенные крылья, из обтекаемого тела 
вдруг топырятся когтистые лапы и бьют с лёту растерявшегося и отчаянно 
перепуганного голубя. С высоты не слышен тихий писк, и только белое перо 
кружится и танцует в воздухе, медленно опускаясь.

Вот оно уже опустилось к уровню антенн Эйфелевой башни, вот почти исчезло на 
фоне белизны Сакрэ-Кёр, купол которой вздымается над Монмартром. Полупризрачная 
белая запятая, как кораблик, мчится над разноцветными крышами и зеленью 
бульваров, и уже совсем низко над кладбищем Пер-Лашез.

Перо опускается на дорожку, идущую вдоль сероватой цементной стены, и номерные 
таблички с именами и датами вмурованы в стену: урны с прахом за ними. Вот 
порядковый номер: 6686. И небольшой бронзовый барельеф, курносый густоволосый 
человек со впалыми щеками.

Латинские буквы, арабские цифры, французская земля:


НЕСТОР МАХНО



1889–1934


Порыв ветра, шелест листвы, прихотливые тени несутся по зеленой бронзе, словно 
лицо неуловимо меняет выражения.

Перышко взлетает и цепляется за ветку.




Часть первая

Ястреб над пожаром





Глава первая

Детство





1.



Белое перышко, зацепившись, дрожит на ветке. А ветка эта за окошком, серым от 
свинцовой пыли. Шлепают типографские машины, плывут отпечатанные листы.

– Шабашим! Обед. – Работяги достают снедь.

Двор, акации, пыль, солнце, тень: типографщики обедают.

А в пустом помещении, у наборной кассы, девятилетний мальчонка – ученичок и 
прислуга за все «подай-принеси». Сопя, он неловкими маленькими пальцами 
подцепляет литеры из ячеек, составляя строку на верстатке. Замедляется... 
выходит к наборщикам:

– Это какая буква? – показывает литеру.

– Это – как вся наша жизнь, – мрачно бурчит один.

– Это какая? – не понимает мальчик, маленький, худенький, но с напряженным 
лицом уличного зверька-отчаюги.

– Это «г», – жует ломоть житного с салом другой наборщик. – Не понял?