ниях сохранились 
более старые истории о его обращении. Они не только свидетельствуют о том, что 
раньше этой традиции не существовало, но и противоречат ей. Одно из 
противоречий содержится в продолжении цитированного выше описания пышной жизни 
в трех дворцах.


«
Тогда, о монахи, я, наделенный таким величием и такой чрезмерной изнеженностью, 
подумал так: невежественный, заурядный человек, который подвержен старости и не 
может ее избежать, увидев старика, тревожится, стыдится и раздражается, думая, 
что случится с ним, когда и он состарится. Я тоже подвержен старости и не могу 
ее избежать, но следует ли мне, подверженному старости и не могущему ее 
избежать, увидев старика, тревожиться, стыдиться и раздражаться? Это показалось 
мне неподобающим. И пока я размышлял над этим, весь восторг
юности полностью исчез.»

То же самое повторено затем о болезни и смерти — «восторг жизни полностью 
исчез». Здесь мы имеем первое упоминание о знаках, которые, согласно преданию, 
заставили Готаму задуматься о превратностях жизни; эти знаки — его первая 
встреча со стариком, с больным, первый раз увиденное им мертвое тело; добавлен 
и четвертый знак — встреча с отшельником. Легко увидеть, как из приведенного 
выше рассказа могла родиться история, повествующая, как он действительно 
столкнулся с упомянутыми им вещами; но, если предположить, что здесь говорится 
о реальном биографическом событии, не так-то легко понять, каким образом оно 
смогло обрести такую абстрактную форму.
Другой фрагмент канонического текста, Сутта Благородного Поиска (Мадж., i, 163),
 вкладывает в уста Будды еще более неконкретное описание его обращения:

«
Так, монахи, перед моим просветлением, когда я был еще Бодхисаттой и не был 
полностью просветлен, будучи сам подвержен рождению, я отыскивал природу 
рождения, будучи сам подвержен старости, я отыскивал природу старости, болезни, 
смерти, печали, загрязненности. Затем я подумал: что, если я, и сам 
подверженный рождению, должен отыскать природу рождения... и, увидев несчастье 
природы рождения, должен отыскать нерожденный высший мир нирваны. (То же 
повторяется о старости, болезни, смерти, печали и загрязненности.)»

В этих рассказах нет упоминаний конкретных исторических обстоятельств. Кроме 
того, там нет и намека на события предания, содержащегося в комментариях и 
поздних текстах. Версии этого предания отличаются таким обилием противоречий, 
что приходится воспринимать их как независимые друг от друга измышления, 
основанные на отвлеченных утверждениях более ранних текстов.
Согласно комментарию к «Джатакам», в день наречения имени Суддходана, услышав 
от восьми брахманов пророчество, что его сын оставит мир, если увидит четыре 
знака, поставил стражу, чтобы предотвратить это. Но когда Бодхисатта жил в 
роскоши в своих трех дворцах, боги решили, что пора расшевелить его.
И вот однажды Бодхисатта, желая отправиться в парк, призвал своего возницу и 
велел ему запрячь колесницу. Он повиновался, украсив большую богатую колесницу 
всеми ее украшениями, запряг четырех царских коней, белых, как лепестки лотоса, 
и сообщил об этом Бодхисатте. Бодхисатта взошел на колесницу, подобную повозке 
богов, и направился к парку. Боги подумали: «Близится время, когда царевич 
Сиддхатха достигнет Просветления; мы явим ему предвестие». И вот они сделали 
так, что показался бог, изнуренный старостью, со сломанными зубами, седыми 
волосами, согбенный, с разбитым телом, с палкой в руках, трясущийся. Его видели 
(лишь) Бодхисатта и его возница. Бодхисатта спросил возницу, как в 
«Махападана-сутте»: «Что это за человек? Даже его волосы не такие, как у 
других» — и, услышав ответ, сказал: «Горе рождению, когда старость узнает тот, 
кто был рожден». Он с взволнованным сердцем вернулся и поднялся в свой дворец. 
Царь спросил, почему его сын вернулся так быстро. «О царь, он видел старика, и, 
увидев старика, он оставит мир». — «Этим вы губите меня. Соберите танцовщиц для 
моего сына. Если он будет наслаждаться роскошью, у него не будет мыслей об 
уходе от мира», — и, сказав так, он увеличил стражу и разослал ее по всем 
направлениям на расстоянии половины лиги.
В другие дни боги показали ему больного и мертвое тело, и в каждом случае он 
возвращался взволнованным.

Наконец наступил день Великого отречения. Он отправился в парк, как и раньше, и 
увидел человека, удалившегося от мира. Возница, вдохновленный богами, объяснил 
ему, кто это, и восхвалил добродетели отречения от мира. В тот день Бодхисатта, 
радуясь мысли об уходе из мира, продолжал идти по парку. Искупавшись, он сел на 
царской скале