решил использовать этот странный,  ни  на  что  не  похожий,  "ненормальный"
выводок лазаревских адмиралов,  которые,  как  выразился  товарищ  Пирогова,
профессор хирургии, Севастополей Гюббенет, говоря о  Нахимове,  "не  считали
достойным хвалить все существующее и скрывать недостатки, а находили  пользу
в изобличении и в неусыпном стремлении к улучшениям".
   И Меншиков уже в декабре 1854 года представил царю доклад о необходимости
наградить Нахимова, о котором злобно говорил в своей компании,  что  ему  бы
канаты смолить, а  не  адмиралом  быть.  Молодой  великий  князь  Константин
Николаевич, находившийся тогда в самой весне своего "либерализма", не только
исходатайствовал Нахимову орден Белого Орла, но и писал ему в  рескрипте  13
января 1855 года: "Я имею себе  в  удовольствие  выразить  вам  ныне  личные
чувства мои и всего Балтийского флота. Мы уважаем  вас  за  ваше  доблестное
служение, мы гордимся вами и вашей славой, как украшением нашего  флота;  мы
любим вас, как почтенного товарища, который сдружился с морем  и  который  в
моряках видит друзей своих. История флота  скажет  о  ваших  подвигах  детям
нашим, но она скажет также, что моряки-современники вполне ценили и понимали
вас".
   Но Нахимова награды и приветствия занимали  мало.  От  того  самого  дня,
когда французское ядро убило  на  Малаховом  кургане  Корнилова,  окружающие
Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное  решение,  смысл  которого
был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот  человек
не может и не хочет пережить Севастополь.
   Могли ли его, если так, интересовать  восторги  Константина  Николаевича,
или фальшивые любезности  не  терпящего  его  Меншикова,  или  даже  царские
милости? Нахимов  решительно  ни  с  кем  уже  не  церемонился.  Вот  сцена,
обнаружившая, что ни малейших способностей  к  придворному  обхождению  этот
моряк не имел и не считал нужным ими  обзаводиться.  Царь  в  восхищении  от
изумительной  деятельности  и  геройской   храбрости   Нахимова   послал   в
Севастополь своего флигель-адъютанта Альбединского и  поручил  ему  передать
"поцелуй  и  поклон"  Нахимову.  Спустя  неделю  после   этого   Нахимов   с
окровавленным лицом после обхода батарей  возвращался  домой,  и  вдруг  ему
навстречу новый флигель-адъютант с новым  поклоном  от  императора  Николая.
"Милостивый государь!  -  воскликнул  Нахимов.  -  Вы  опять  с  поклоном-с?
Благодарю вас покорно-с! Я и от первого поклона  был  целый  день  болен-с!"
Опешивший флигель-адъютант едва ли сразу пришел в себя и от дальнейших  слов
Нахимова, давно раздраженного  беспорядком  во  всей  организации  тыла,  от
которого зависела участь Севастополя. "Не надобно нам поклонов-с!  Попросите
нам плеть-с! Плеть пожалуйте, милостивый государь, у нас порядка  нет-с!"  -
кричал Нахимов. "Вы ранены?" - спросил тут кто-то. "Не-правда-с!  -  отвечал
Нахимов, но тут, заметив все-таки на своем лице кровь, прибавил:
   - Слишком мало-с! Слишком мало-с!"
   Больше Николай Павлович ни поцелуев, ни поклонов Нахимову уже не посылал.
Глава 7

   За Альмой - Инкерман, за Инкерманом  -  Евпатория.  Армия  Меншикова  вне
Севастополя терпела поражение за поражением,  несмотря  на  все  упорство  и
храбрость войск.
   А в осажденном Севастополе Нахимов, Тотлебен,  Истомин  и  их  матросы  и
солдаты продолжали изумлять врага своей  невероятной  на  первый  взгляд  и,
однако, все крепнущей обороной.
   Петербург почти не присылал, несмотря на все мольбы, пороха и сухарей, но
снабдил Нахимова  новым  непосредственным  начальством  -  Остен-Сакеном,  а
Крымскую армию и  Севастополь  новым  главнокомандующим  -  князем  Михаилом
Дмитриевичем Горчаковым, переведенным сюда из Дунайской  армии,  которой  он
так неудачно до сих пор командовал.
   Некоторые свидетельства (не все) ставят эти два  назначения  в  причинную
связь с приездом в Крымскую армию двух великих князей.
   Николаю  Павловичу   показалось   почему-то   необходимым   отправить   в
Севастополь двух своих младших (и самых бесцветных и малоодаренных) сыновей:
Николая и Михаила. Неловким представлялось, что  во  французской  осаждающей
армии присутствует двоюродный брат Наполеона III, в английской - родственник
королевы герцог Кембриджский, а в русской никого  не  было  из  царствующего
дома.
   Великие князья приезжали дважды и путались без малейшего толка под ногами
защитников Севастополя от 23 октября до 3 декабря 1854 года и от  15  января
до 21 февраля 1855 года, когда благополучно отбыли снова уже безвозвратно, в
Петербург, к большому облегчению Тотлебена и Нахимова.
   Вследствие назначения (28  ноября  1854  года)  Остен-Сакена  начальником
гарнизона адмирал Нахимов оказался его подчиненным, что, конечно,  не  могло
не стеснять свободы действий адмирала. Нечего и говорить,  что,  несомненно,
присутствие великих князей, по сути дела, не могло не  отнимать  у  Нахимова
немало времени совершенно непроизводительно.
   Но великие князья  в  Севастополе  были  неудобством  скоропреходящим.  А
Остен-Сакен и Горчаков остались надолго и  благополучно  пережили  Нахимова,
хотя по возрасту  были  старше.  Но  оба  они  несравненно  осторожнее,  чем
Нахимов, вели себя  среди  свирепствовавшей  в  Севастополе  "травматической
эпидемии", как хирурги уже тогда стали называть войну.
   В кровавой и  неудачной  битве  24  октября  1854  года  под  Инкерманом,
предпринятой Меншиковым с целью отбросить союзников от  Сапун-горы,  Нахимов
не участвовал. Он мог только с полным недоумением и возмущением отнестись  к