принимали все больший размах. Близилось страшное 5 октября.
   Все  усиливалась  и  грандиозно   развивалась   в   самых   разнообразных
направлениях неутомимая деятельность Нахимова по обороне. Они  с  Корниловым
соперничали, выказывая неслыханную отвагу (этим в  Севастополе  было  трудно
удивить, но они  оба  все-таки  удивляли  и  матросов  и  солдат),  а  также
проявляли быструю находчивость и распорядительность. Тотлебен уже начал свое
дело, и Корнилов и Нахимов мечтали лишь об одном: чтобы штурм последовал как
можно позже, когда Тотлебен успеет произвести хоть часть своих работ. Штурма
не последовало, но 5 октября 1854 года с восходом солнца загремела  страшная
"первая" бомбардировка с суши, а спустя несколько часов - и с моря, из самых
усовершенствованных орудий морской артиллерии того времени. Три  адмирала  -
Нахимов, Корнилов, Истомин - с рассвета руководили  ответным  огнем  русских
батарей и объезжали бастионы. На пятом  бастионе  в  этот  день  Корнилов  и
Нахимов встретились и долго там пробыли вместе под адским огнем неприятеля.
   "На  5-м  бастионе  мы  нашли   Павла   Степановича   Нахимова,   который
распоряжался на батареях как на корабле; здесь, как и там, он был в  сюртуке
с  эполетами,  отличавшими  его  от  других  во  время  осады...   -   пишет
сопровождавший Корнилова  в  этот  день  и  час  его  флаг-офицер  Жандр.  -
Разговаривая с Павлом Степановичем, Корнилов взошел на банкет  у  исходящего
угла бастиона, и оттуда  они  долго  следили  за  повреждениями,  наносимыми
врагам нашей артиллерией; ядра свистели около, обдавая нас землей  и  кровью
убитых, бомбы лопались вокруг,  поражая  прислугу  орудий";  Затем  Корнилов
отправился на  другие  бастионы.  Корнилов  был  смертельно  ранен  ядром  в
двенадцатом  часу  дня  на   Малаховом   кургане.   Огонь   уже   ослабевал,
бомбардировка подходила  к  концу,  когда  Нахимов  узнал  роковую  весть...
Капитан Асланбеков рассказывает, как он вечером, узнав о  гибели  Корнилова,
поехал поклониться его праху и, войдя в зал, увидел Нахимова, который плакал
и целовал мертвого товарища.

***

   Из  четырех  человек,  организовавших   защиту   Севастополя,   ураганная
бомбардировка 5(17) октября 1854 года унесла  одного.  Замены  ему,  которая
извне вступила бы в эту маленькую группу, не было ни тогда, ни впоследствии.
Вообще этой былой четверке суждено было отныне уменьшаться, но не  сменяться
и не пополняться в  личном  составе.  Осталось  трое  -  Нахимов,  Тотлебен,
Истомин,  и  роль  фактического  начальника,  вождя,  "хозяина  Севастополя"
перешла непосредственно к Нахимову. С этого времени он работал и за себя,  и
за Корнилова.
   Но роль Нахимова и этой маленькой группы его товарищей все-таки не  будет
ясна, если мы не напомним читателю о том, до какой степени они  были  лишены
поддержки  со  стороны  всего  центрального  аппарата   армии   и   военного
министерства.

Глава 5

   Достаточно ознакомиться с хранящимися в Военно-ученом архиве  (в  Москве)
письмами Меншикова к министру Долгорукову, чтобы вполне удостовериться,  что
Севастополь был на волосок от сдачи не только сейчас, после Альмы,  но  и  в
октябре и ноябре 1854 года.
   "Если Севастополь падет, по крайней  мере,  Крым  не  может  быть  у  нас
отнят", - успокаивал Меншиков Долгорукова 11 октября 1854 года. Но  военного
министра, впрочем, незачем было успокаивать: он  и  сам  по  себе  не  очень
беспокоился.  Он  все  только  грустил,  что  севастопольские  артиллеристы,
отстреливаясь, тратят много пороха. Он, министр, пороха подослать  никак  не
может и даже не надеется  вовремя  подослать,  но  зато  уповает  на  помощь
всевышнего  бога,   о   каковом   своем   уповании   уведомляет   Меншикова.
Преждевременно одряхлевший и опустившийся царедворец, которым являлся в  эту
пору своей жизни князь Василий Долгоруков,  и  усталый,  себялюбивый,  ничем
решительно душевно  не  интересующийся  скептик  и  циник  Меншиков,  совсем
готовый сдать Севастополь и  вполне  спокойно  и  равнодушно  предвидящий  в
ближайшем будущем этот случай, - вот каких людей мы  видим  как  бы  воочию,
читая эту переписку. В  "постскриптуме"  -  очевидно,  за  более  интересным
материалом не хватило раньше места в письме или просто вылетело  из  памяти,
так как всех "мелочей" не упомнишь, - Долгоруков пишет Меншикову 23  октября
из Петербурга: "Если Севастополь еще не взят, как мы надеемся, не найдете ли
вы уместным приступить, как только это станет возможным,  к  комбинации  для
усиления его защиты?" Эта  нелепая  пустопорожняя  фраза,  вполне  достойная
таких же ответных пустейших записочек Меншикова, писалась военным  министром
Российской империи как раз тогда, когда защитники Севастополя  уже  считали,
что самый страшный момент прошел и что можно и должно держаться.
   Конечно, при своем уме, тонкости и подозрительности Меншиков знал, что  и
Корнилов  до  самой  смерти,  и  Нахимов,  и  матросы,  обороняющие   город,
относились  и  относятся  к  судьбе  Севастополя  не  так,  как  он  и   его
корреспондент, а совсем по-другому. Поэтому когда из Петербурга подсказывали
Меншикову,  что  ввиду  скорой  сдачи  Севастополя  следовало  бы  приказать
уничтожить в городе все, что нельзя вывезти,  то  Меншиков  отказывался  это
сделать, попросту не решаясь такого рода приказ  переслать  Нахимову  и  его
матросам.
   Меншиков соображал,  что  одно  дело  -  по-французски  переписываться  с