— А, Денис, — приветливо улыбнулся Багратион своему недавнему адъютанту, — 
здравствуй, дружок. Как служба твоя новая? Небось куда ладнее, чем при моей 
беспокойной особе? А должность твою ныне поручик Муханов справляет. Да еще 
молодого князя Меншикова я в адъютанты взял. Офицеры добрые, исполнительные и 
храбрости примерной. Однако ж все не ты. С тобою я за столько лет и душою 
сроднился. Эх, да что теперь толковать, сам виноват, что отпустил тебя в полк.

Еще ранней весной, когда стало совершенно очевидно, что военная гроза неизбежна,
 Денис Давыдов, горя желанием непременно встать в ряды действующих войск, стал 
просить у Багратиона перевода в Ахтырский гусарский полк.

— Не держите сердца, князь Петр Иванович, но при вас я более бумагами 
распоряжаюсь, а мне себя в горячем деле испытать надобно. Я гусар. И в час для 
отечества столь опасный хотел бы быть на передовой линии...

Князь Багратион понял благородный порыв своего адъютанта. 8 апреля 1812 года 
накануне вторжения Наполеона в Россию Денис Давыдов «с переименованием в 
подполковники» вступил в Ахтырский гусарский полк, располагавшийся тогда близ 
Луцка. (В формулярном списке событие это отмечено 17 апреля...)

— Петр Иванович, а когда же дело нам выпадет? Все в марше да в марше. И конца 
ему не видно. Лошади истомились. Да и гусары ропщут. Эдак, мол, бог весть куда 
уйдем и француза не увидим...

— Будет вам работа, Денис, и очень скоро, — вскинув крылатые брови, твердо 
ответил князь. — И ахтырцам скажи: ежели Багратион отходит, то это отнюдь не 
ретирада, а лишь изготовка к удару. А тебе, по доверенности давнишней моей, и 
более того могу открыть, — главнокомандующий снизил голос, — впереди на нашем 
пути Даву. Он сломя голову рвется к Минску. Вчера от еврея-лазутчика стало мне 
ведомо, что его вольтижеры уже будто бы занимают местечко Трабы. Жду сему 
подтверждения. Даву, отрезая меня от 1-й армии и стремясь продвинуться более к 
востоку, не преминет подставить мне свой тыл. И поплатится за это жестоко. Ужо 
я отведу душу!..

— Вот и славно, Петр Иванович, — Давыдов весело сверкнул глазами. — А уж мы, 
будьте покойны, не подведем!..

Тем временем невесть откуда к главнокомандующему, как вихрь, подскакал молодой 
казачий урядник. И сам он, и рыжий горбоносый конь его были мокры, должно быть, 
только что из реки. Мягко, по-кошачьи, спрыгнув с седла, казак запаленно 
выдохнул:

— Позвольте, ваше высокопревосходительство... От атамана... В собственные руки..
.

И, скинув с головы единственно сухую форменную с малиновым верхом шапку, извлек 
из нее бережно упрятанную депешу.

Багратион нетерпеливо разорвал пакет, быстро пробежал бумагу, писанную атаманом 
Платовым.

— Вот и подтверждение, — сказал он, полуобернувшись к Давыдову.

И тут же перевел взор на казака:

— Какого полка, маладец?

— Иловайского пятого, ваше сиятельство, урядник Ситников-четвертый, — тряхнув 
пшеничным чубом, бодро ответил посланец.

— Во как у нас — четвертый!.. Это сколько же вас, Ситниковых, тогда?

— Так в полку восьмеро зараз. Отец, стало быть, дядьев трое, да нас, братанов, 
четверо, — широко улыбнулся урядник. — Все как есть на службе отечеству.

— Передай атаману, что поручение его исполнил ты с честью, и я премного доволен 
службой твоей. А приказ генералу Платову будет особый, пусть ждет моего 
известия. Так и передай. Ну, с богом!

Казак легким, стремительным махом влетел в седло и, круто повернув коня, пустил 
его внамет вдоль берега.

— Вот на таких Ситниковых, брат Денис, вся Россия и держится, — раздумчиво 
сказал Багратион, провожая всадника взглядом. — Для них отечество не пустой 
звук, а земля родимая, коей они никакому ворогу не отдавали и не отдадут. И 
посему вовек в вере своей и силе неистребимы. Сего Бонапарту понять не дано, да 
и нашим иноземцам, лишь о корысти и выгоде своей помышляющим, — тоже...

Лоб князя над переносьем прорезала глубокая складка, а ноздри тронуло нервной 
дрожью.