В декабре 1806 года турки открыли военные действия. Россия, основные силы 
которой были заняты на западе борьбою с Бонапартом, в этой новой войне была 
отнюдь не заинтересована и могла противопоставить Порте лишь 40-тысячную 
Дунайскую армию под командованием генерала И. И. Михельсона, главною ратною 
доблестью которогосчитался захват Емельяна Пугачева, который, как известно, был 
повязан и выдан ему своими же ближайшими сотоварищами. Тем не менее поначалу 
кампания складывалась удачно. Русские войска перешли Днестр и в два с небольшим 
месяца овладели целым рядом важнейших турецких крепостей — Яссами, Бендерами, 
Аккерманом, Килией, Галацем, Бухарестом — и вышли к берегам Дуная. Однако для 
развития успеха были надобны дополнительные войска, а их не было, поскольку все 
резервы бросались русским императором на прусский военный театр.

После Тильзита боевые действия на Дунае на какое-то время прекратились: при 
посредничестве Франции между враждебными сторонами было заключено Слободзейское 
перемирие, которое интересам России никак не отвечало, поскольку 
предусматривало вывод русских войск из Молдавии и Валахии. Воспользовавшись 
какими-то формальными предлогами, Александр I этого перемирия не ратифицировал. 
На Дунае снова загремели пушки.

Высокомерно-бездарного Михельсона на посту главнокомандующего сменил 
семидесятисемилетний, дряхлый и глухой как пень фельдмаршал князь Прозоровский, 
по прозванию Сиречь за великую привязанность к этому слову. Никаких воинских 
подвигов за ним тоже не числилось. Поэтому батальные действия, которые 
Прозоровский вел на Дунае, большею частью, конечно, шли сами собой, без его 
пригляда и участия до тех пор, покуда однажды он не скончался своею смертью в 
лагере под Мачином — от дряхлости и обжорства.

Освободившуюся таким образом должность главнокомандующего Дунайской армией 
государь соизволил передать князю Петру Ивановичу Багратиону, столь 
блистательно проявившему себя во время знаменитого ледового аландского марша.

Приехав вслед за князем в Петербург, Денис Давыдов начал деятельно готовиться к 
новому походу. Однако обида жгла ему сердце. Он чувствовал себя несправедливо 
обойденным, тем более что у него самого были все основания считать собственные 
заслуги в шведской войне серьезнее и значительнее тех, за которые он получил 
боевые регалии в прусскую кампанию.

И все же, как ни тяжко было Давыдову, но своих обид и неудовольствия по сему 
поводу он твердо решил никому не выказывать. И когда Багратион при новой 
встрече спросил его о том, не следует ли все же возобновить хлопоты 
относительно наградных представлений, Денис снова решительно отказался.



Вскоре Давыдов отбыл с Багратионом к Дунайской армии.

В. лагере под Мачином, куда прибыл новый главнокомандующий со своим адъютантом, 
царили тишь и благодать.

По кончине князя Прозоровского военные действия прекратились совершенно. Войско 
и ранее, при фельдмаршале Сиречь, предоставленное само себе, ощутив полное 
безначалие, занималось бог весть чем, но только не фрунтовыми эволюциями. 
Воспользовавшись тем, что с самой весны, с начала кампании Наполеона против 
Австрии, турки, должно быть выжидая исхода последней, особой активности не 
проявляли, наша сторона, в свою очередь, неприятеля тоже излишне не тревожила. 
Солдаты и офицеры попивали кислое валашское винцо, ловили рыбу в Дунае да 
охотились на уток, которых в прибрежных плавнях было видимо-невидимо. Некоторые 
из расторопных служилых сумели даже обзавестись женами либо заботливыми 
подругами и некоторым подобием домашнего хозяйства: по лагерю сушились на 
шнурах нижние женские юбки, а меж отбеленных неистовым солнцем палаток 
преспокойно разгуливали пыльные куры и важные голозадые индюки.

— Эдак-то воевать можно и до второго пришествия, — желчно усмехнулся Багратион, 
кивнув Давыдову на безмятежное расположение Дунайской армии.

Сразу же по приезде князь Петр Иванович провел смотр всех наличных частей и 
служб, включая ездовых и лекарей, и с печалью убедился, что его планы и 
намерения по решительному завершению сей кампании, с которыми он сюда 
направлялся, придется покуда оставить. Войска к каким-либо серьезным боевым 
действиям были совершенно не готовы. Полки, понесшие урон в осадах крепостей и 
прочих сражениях, пополнения, по всей видимости, ни разу не получали. В каждом 
из них было налицо не более трети росписного состава. Огневых припасов у пехоты 
хватило бы разве что на одну хорошую перестрелку, пустовали и артиллерийские 
парки. В кавалерии из-за частых падежей совсем худо обстояло дело с лошадьми.

Собрав военный совет, на котором как адъютант князя присутствовал и Давыдов, 
Багратион, гневно полыхая глазами, вопрошал:

— Кого ж прикажете винить, господа генералы, за столь вопиющее расстройство