Однако Наполеон опередил союзников. Выступив из булонского лагеря, где он 
готовил грандиозный десант в Британию, он сам устремился навстречу австрийцам. 
Под Ульмом и Трахтельфингеном Бонапарт окружил бездарных австрийских 
военачальников Мака и Вернека и почти без боя заставил их капитулировать. 
Австрия потеряла свыше 30 тысяч пленными и почти всю наличную полевую 
артиллерию. Заодно потеряла и захваченную французами Вену. Все это разыгралось 
до подхода русских корпусов Кутузова и Буксгевдена, которым теперь, по сути, 
одним предстояло противостоять всей французской армии во главе с Наполеоном. 
Бонапарт, конечно, приложил все свои силы и уменье, чтобы разбить русские 
группировки порознь, однако благодаря блистательным действиям Кутузова это ему 
не удалось. В Ольмюце наши войска соединились, к ним пристал и австрийский 
15-тысячный отряд.

Сюда же вместе с прибывшей из Петербурга гвардией пожаловал и Александр I, 
возомнивший себя полководцем и возгоревший желанием нанести поражение 
возмутителю всей Европы — Бонапарту. Фактически устранив Кутузова от 
главнокомандования и даже не вняв его настоятельным советам хотя бы выяснить 
предварительно расположение неприятеля и его намерения, русский император в 
паре с австрийским генерал-квартирмейстером Вейротером поспешили дать 
генеральное сражение у богемской деревни Аустерлиц. Несмотря на героические 
усилия, проявленные русскими войсками на поле брани, битва по вине бездарного 
руководства была позорно проиграна. Этому в немалой степени способствовало и то,
 как выяснится значительно позднее, что знаменитый наполеоновский шпион Карл 
Шульмейстер, действовавший по заданию генерала Савари, подкупил австрийских и 
немецких офицеров в русско-австрийском штабе и сумел заполучить от них 
подробную диспозицию предстоящего сражения. Русские солдаты и офицеры, стойко 
умиравшие под тусклым ноябрьским небом Аустерлица (об их стойкости и доблести 
вспомнит на острове Святой Елены Наполеон), были преданы самым бесчестным 
образом. Сначала корыстными союзниками, а потом и своим монархом, незадачливым 
«полководцем» Александром I, бросившим войска в самые решительные минуты и 
спешно ретировавшимся с поля сражения. «Под Австерлицем он бежал», — 
презрительно напишет о нем Пушкин.

Кутузов и князь Багратион сделали все, чтобы спасти армию от полного разгрома и 
вывести из-под огня оставшиеся полки. И тем не менее урон был громаден: русские 
потеряли 21 тысячу убитыми и ранеными.

После сего поражения Австрия тут же вышла из коалиции и подписала в Прессбурге 
мирный договор с французами. Русские войска были возвращены в свои пределы.

К терпкой горечи, вызванной этими невеселыми событиями, у Дениса Давыдова 
подмешивалась и всевозрастающая тревога о судьбе брата Евдокима. Известно было 
лишь, что вместе с кавалергардским полком он выступил в заграничный поход. С 
тех пор, около полугода, от него не приходило никаких вестей.

Предписание следовать к лейб-гусарскому полку прибыло как нельзя кстати: 
разузнать об участи брата в Петербурге, куда возвратилась гвардия, наверняка 
будет проще.

Распрощавшись с друзьями по Белорусскому гусарскому полку, к которым он 
привязался всею душою, Денис с неизменным своим Андрюшкой выехал в северную 
столицу, а оттуда почти незамедлительно в Павловск, где квартировал эскадрон, в 
который он был определен. Эскадронный командир и добрый душевный приятель князь 
Борис Четвертинский, поблескивая двумя новенькими крестами, встретил его с 
распростертыми объятиями:

— Ну, слава богу, снова вместе! Уж не чаял тебя дождаться, брат Денис. Твои же 
гусарские песни у нас в ходу и большом почете. Идем, представлю тебя господам 
лейб-гусарам. То-то будет радости! Они о тебе все наслышаны... Да, — 
спохватился князь Борис, — еще одною доброю вестью хочу тебя порадовать, зная 
тревогу твою о брате Евдокиме, — теперь доподлинно известно, что он жив и 
находится в плену у французов. Я наводил справки о нем. Был жестоко ранен под 
Аустерлицем, теперь, сказывают, лучше. Обмен пленными уже завершается, многие 
возвернулись, стало быть, и его надобно скоро ждать в Петербурге.

— Более мне и желать нечего! — радостно воскликнул Денис. — Вовек твоей доброты,
 Борис Антонович, не забуду!..

Лейб-гусары действительно встретили Давыдова восторженно. И басни, и гусарские 
«зачашные песни» были у всех на устах. Это, конечно же, очень льстило его 
самолюбию. Единственно, что несколько удручало Дениса в кругу новых полковых 
товарищей, — это их рассказы и шумные обсуждения минувшей кампании. Тут к 
горячим спорам и резким суждениям своих сослуживцев он ничего не мог добавить. 
Так уж случилось, вспоминал Давыдов с сожалением позже, что, оставив гвардию, 
еще не слыхавшую боевого выстрела, он провел два года в полку, бывшем в стороне 
от военных действий, и вернулся в ту же гвардию, когда она уже пришла из-под 
Аустерлица.

Кстати, последняя кампания, завершившаяся, как известно, для наших войск 
неудачно, оказалась довольно щедрою на награды. Александр I пытался жалованными