приведя с собою несколько довольно свежих донских полков и нежинских драгун.

На общем совете командиров Давыдову поручили возглавить передовые войска.

Бой этот пришлось вести по всем правилам значительных полевых сражений. Сразу 
же оказалось, что лихим партизанским наскоком ничего не добьешься. Едва Давыдов 
с авангардными казаками понесся, разгоняя коней, к Ляхову, как оттуда двинулись 
навстречу густые цепи французских стрелков. Сквозь завесу плотного ружейного 
огня пробиться было невозможно.

Тут же прискакал с четырьмя орудиями Сеславин и, поддерживая Давыдова, открыл 
пальбу по неприятельской пехоте, продолжавшей выходить из Ляхова в сомкнутых 
колоннах. Фигнер с войсками выстроился позади, прикрывая стрелков и пушки. Граф 
Орлов-Денисов со своим отрядом занял правый фланг, выслав разъезды по дороге в 
Долгомостье, откуда к французам могла последовать подмога.

Неприятельская пехота все усиливала напор. Ее передовые цепи уже сходились в 
штыки со стрелками Давыдова и егерями Сеславина. В этом же направлении враг 
бросил в дело и свою конницу. Выручили ахтырские гусары во главе с ротмистром 
Горскиным. Они ударили с лета по французским драгунам и конным карабинерам и, 
опрокинув их, вогнали в лес. Ахтырцев славно поддержали литовские уланы под 
командою поручика Лизогуба. Дело как будто начало обращаться в нашу пользу.

Но тут на взмыленной лошади прискакал вестовой казак от Орлова-Денисова с 
известием, что от Долгомостья к Ляхову в тыл наступающим партизанским отрядам 
спешно двигается огромная колонна тяжелой кирасирской конницы.

Всю наличную кавалерию, бывшую в резерве, пришлось послать к Орлову-Денисову на 
защиту тыла. Момент был критический. Граф провел свое дело блестяще: уже 
неподалеку от места боя он встретил кирасир и стремительною атакой рассеял их и 
обратил в бегство.

Меж тем уже начало вечереть. На фоне ясного темнеющего неба было отчетливо 
видно, как в Ляхове пылали в нескольких местах избы, подожженные брандскугелями 
Сеславина. А стрельба продолжалась.

Давыдов опасался, что с наступлением ночи противник выстроит свои войска в 
единую неприступную колонну и двинется на прорыв к Долгомостью. И задержать его 
в таком продвижении у партизан, конечно, не хватит сил...

Однако все обернулось совсем иначе. Впереди стрелковой французской линии вдруг 
послышался размеренный барабанный бой, и наступающие увидели направляющегося к 
ним парламентера с наскоро привязанной к штыку белою тряпицей.

Вскоре ответным парламентером вместе с неприятельским посланцем в Ляхово 
отправился Фигнер. Переговоры, длившиеся около часа, увенчались полнейшим 
успехом. Генерал Ожеро более чем с двумя тысячами нижних чинов при 60 офицерах, 
со всеми обозами и артиллерией сдался на милость победителей. Теперь партизаны 
могли с полным правом полагать, что с учетом разгромленной кирасирской конницы 
корпус Бараге-Дильера практически перестал существовать...

Давыдов, Сеславин и граф Орлов-Денисов, утомленные многочасовым боем, затеяли, 
конечно, ночное празднество по случаю столь знаменательной победы. А более 
расторопный и оборотистый Фигнер вызвался доставить в главную квартиру 
захваченных пленных и все военные трофеи. Там он в разговоре с обрадованным 
Кутузовым, должно быть, представил достигнутую общими силами викторию своею 
личной заслугой. Во всяком случае, сам он оказался усыпанным наградами и 
милостями, а все сподвижники его по сражению при Ляхове остались в тени...

По этому поводу Денис Давыдов с вполне понятной и справедливой обидой за себя и 
своих боевых товарищей писал впоследствии в «Дневнике партизанских действий»: «.
..Мы все повалились спать и, проснувшись в четыре часа утра, вздумали писать 
реляцию, которая как будто в наказание за нашу лень послужила в пользу не нам, 
а Фигнеру, взявшему на себя доставление пленных в главную квартиру и уверившему 
светлейшего, что он единственный виновник сего подвига. В награждение за оный 
он получил позволение везти известие о сей победе к государю императору, к 
коему он немедленно отправился».

Потом, как узнает Давыдов, в Петербурге по случаю пленения генерала Ожеро с 
войсками при Ляхове по высочайшему повелению служили торжественные молебны в 
церквах и соборах, имя геройского капитана Фигнера звучало на всю столицу, а 
его же собственное, равно как и имена Сеславина и графа Орлова-Денисова, даже 
не упоминались...



В последующие дни впервые более-менее серьезно заявила о себе приближающаяся 
зима: морозы при ясной погоде достигали по ночам 17 градусов.

В войсках громогласно читали только что изданный и широко распространенный