Однако въезд в деревню, к их удивлению, оказался прикрытым чем-то наподобие 
баррикады: здесь громоздилось несколько перевернутых вверх колесами телег и еще 
какая-то старая рухлядь, придавленная для упора и прочности свежим смолистым 
кряжьем.

Давыдов с казаком приостановились, озадаченные. За баррикадою явно кто-то 
таился.

— Эй, православные! — крикнул Денис. — Покажитесь! Худо вы своих-то встречаете!.
.

За тележно-бревенчатым завалом послышался приглушенный шорох, и вдруг 
совершенно неожиданно грянул ружейный выстрел. С пронзительным визгом некатаная,
 явно самодельная картечь как бритвою срезала кусты придорожного чернобыла 
почти у ног всадников.

— Эва, того нам только и не хватает, — оживился казак, — как от русских же 
поселян жизни лишиться. Осадите-ка, ваше высокобродь, чуток назад, чтобы 
сдуру-то ишо не ахнули, а я с ними по-своему потолкую.

Казак смело махнул к самой баррикаде.

— Ослепли, что ли, со страху-то, мать вашу растак, — и добавил еще эдакое, что 
у хоронящихся по ту сторону завала сомнение, видимо, разом развеялось — свой!

Из-за преграды дружно высунулось несколько дремучих бород и шапок.

— А ну, привет отдать господину подполковнику, как и подобает, — скомандовал 
казак.

Поселяне дружно скинули перед подъехавшим Давыдовым шапки.

Вперед выступил седой старик в чистом полукафтанье и смазных сапогах, с умным 
хитроватым прищуром в глазах, по виду бурмистр либо староста. Привычно и легко 
для его немалых годов поклонился в пояс.

— Отчего вы полагали нас французами? — спросил Давыдов.

— Да, вишь, родимый, своим-то здесь вроде бы неоткуда взяться, армия-то, 
сказывают, вся как есть, к Москве-матушке ушла. Да и это, — показав на его 
гусарский ментик, ответил старик, — бают, и с их одежою схожесть имеет...

— Так ведь я вам, кажется, русским языком говорил. Слыхали же небось?

— Слыхать-то оно, конечно, слыхали. Да и у них, сказывают, люди разного сбору, 
— раздумчиво проговорил старик, до конца, видимо, так и не поверив приехавшим. 
— Поляки, те как будто бы и по-нашему толковать горазды...

Доводы бурмистра либо старосты были весьма резонны.

Давыдов подумал и широко сотворил крестное знамение.

— Православные мы и истинно русские!

— Ну теперь-то и без того вижу, — улыбнулся в седую бороду крестьянский 
предводитель. — Коли вера наша, стало быть, русские. Тогда уж и в деревню 
милости просим, чем богаты...

Мужики, толпящиеся за ним, со старинными кремневками в руках, топорами да 
вилами тоже заулыбались и одобрительно загудели. В один момент в завале, 
перегораживающем улицу, был разобран проезд. По распоряжению Давыдова казак 
сделал условный знак пикою своим, ожидающим на опушке. На рысях примчался отряд 
и въехал в деревню, которая разом преобразилась. Замелькали цветные сарафаны и 
поневы баб и девок, высыпали ребятишки. Тут же явились и пироги, и пиво, и 
крынки с розовым топленым молоком, и прочая домашняя снедь. Казаков и гусар 
потчевали радушно, вперебой.

Седой старик, которого селяне уважительно величали Селиваном Карпычем, 
пригласил Давыдова и других офицеров в свою крепкую пятистенную избу откушать 
чем бог послал.

В просторной горнице с богатым киотом в углу свежо пахло еще сырыми, должно 
быть, только что вымытыми полами.

Потчуя гостей разносолами да вареньями, пенистым выдержанным медком и хмельной 
брагою, Селиван Карпыч, поглаживая окладистую седую бороду, вопрошал:

— Стало быть, войско-то наше не все в первопрестольную ушло, коли вы сюды 
возвернулись? В помощь поселянам али как? Еще-то объявятся наши воины, окромя 
вас? И людям-то сказывать про отряд ваш, ежели пытать станут, или молчание