зить, 
что в XVI веке какой-то воинский кодекс должен был существовать, хотя бы просто 
для выживания. Однако нельзя научиться воевать по учебнику, и создание 
воинского кодекса отложили до мирных дней Эдо. Лучшее изложение воинского 
кодекса в XVI веке сделал Цукухара Бокудэн, великий мастер и преподаватель 
искусства меча. Он просто заметил, что «воин, не знающий своего дела, подобен 
кошке, не умеющей ловить крыс». Иными словами, чтобы следовать путем воина, 
надо быть воином, вот и все. Читатель вспомнит, что завещание, которое Ходзё 
Соун оставил своему сыну, заканчивается словами: «В литературе и в военном 
искусстве следует совершенствоваться постоянно... Грамота – это левая рука, а 
военное дело – правая. Ни тем, ни другим не следует пренебрегать». 
    В уютной обстановке эпохи Эдо кабинетные самураи (или «самураи соломенных 
циновок», что ближе к истине) смогли, наконец, заняться перечислением доблестей 
идеального воина. Это и есть то буси-до, которое мы знаем. Основной упор 
делается на таких достоинствах, как храбрость, честность, верность, умеренность,
 стоицизм и сыновняя почтительность. Насколько же все это присутствует в 
действительной истории самураев? 
    О храбрости говорить не приходится. Их мужество и презрение к смерти не 
может не впечатлять. Как замечено в случае с Тории Сунъэмоном при Нагасино, 
наивысшего уважения заслуживает столь выдающаяся храбрость, что ей не могут не 
восхищаться как друзья, так и враги. Примеры настоящей трусости крайне редки. 
Похоже, что самурайская традиция кончать самоубийством ради спасения чести 
стоила Японии многих хороших военачальников, которые в противном случае могли 
бы дожить до следующего сражения и взять реванш. Поучительным примером здесь 
может служить адмирал Ли Сунсин, которого подвергли немилости, пытали, бросили 
в тюрьму, поскольку его победы во время первой корейской войны вызвали зависть 
его коллеги Вон-Гюна. Будь Ли японским адмиралом, он несомненно покончил бы с 
собой, а Ли вынес весь этот позор и вернулся, чтобы снова воевать с японцами в 
1598 г. 
    Самоубийство никогда не представлялось легким выходом из затруднительного 
положения и часто было весьма драматичным. Мы уже встречали множество 
поразительных случаев, однако автору трудно удержаться, чтобы не упомянуть один 
из самых экстравагантных примеров самоубийства в японской истории. Оно было 
совершено полулегендарным, по всей очевидности, самураем по имени Того Сигэтика,
 который потерпел неудачу при штурме вражеской крепости. В отчаянии он велел 
похоронить себя заживо, в полном вооружении, верхом на коне и при этом клялся 
отомстить врагам с того света. Верность и честность – наиболее трудноуловимые 
доблести; первая, очевидно, оказалась в числе самых первых военных потерь. 
Совет Мори Мотонари не доверять никому, в особенности родственникам, достаточно 
полно характеризует период Сэнгоку, век, породивший такой образец самурайской 
доблести, как Ходзё Соун. И в самом деле, в то время, когда боевой дух достиг 
своего апогея, верность оказалась наименее распространенной из добродетелей. 
Акэти Мицухидэ, бесспорно, наш лучший эксперт по части вероломства, недаром 
сказал, что ложь воина следует называть стратегией и что честные люди 
встречаются только среди крестьян и горожан. 
    Конечно, легко иронизировать по поводу нации, которая идеализирует свою 
раннюю историю. Все нации так поступают. Что несомненно, так это то, что идеи и 
мнения таких авторов, как Ямага Соко и Кумадзава Бандзан, нашли свое место в 
сердцах самураев. Призыв отказаться от самого себя и следовать явно 
идеализированной модели самурайского поведения даром не пропал. Самый яркий 
пример успеха Ямага Соко – это случай со знаменитыми «сорока семью ронинами», 
без которой ни одна история самураев не может быть полной. Предводитель 47 
ронинов, Оиси Кураносукэ, был учеником Ямага Соко. Что самое примечательное в 
этой классической истории мести – это то, как далеко зашли заговорщики, чтобы 
усыпить бдительность жертвы. Они сделали вид, что судьба дома их прежнего 
хозяина их больше не волнует, предавались пьянству и гульбе, используя их как 
ширму для прикрытия заговора. 14 декабря 1702 г. 47 ронинов ворвались в дом 
своего врага, убили его и установили его голову на могиле своего покойного 
господина. Этот акт мести потряс представителей власти. Следовало ли им 
наказать ронинов за убийство или наградить за то, что они более чем кто – либо 
за прошедшее столетие повели себя как истинные самураи? В конце концов закон 
взял верх, и 46 оставшихся в живых ронинов (один был убит во время нападения) 
совершили массовое харакири. 
    Сомнительно, сделали ли 47 ронинов что-либо для современной Японии, кроме 
как предоставили сюжет для бесчисленных пьес и рассказов, продемонстрировав 
миру, насколько примитивной и отсталой порой может быть Япония. Позитивный 
вклад буси-до лучше всего представлен в лице Мито Мицукуни (1628–1700) из семьи 
Мито, одной из ветвей Токугава, который занимался изучением японской истории. 
Особенно примечателен его панегирик доблестям Кусуноки Масасигэ и Масацура, 
сделавший их популярными героями сегодняшнего дня. 
    Истинные достоинства буси-до проявились гораздо позже, когда, как и 
надеялся Ямага Соко, сословие самураев или, по крайней мере, его лучшие 
представители поднялись над своей праздностью, нищетой и духовным упадком, 
чтобы стать мозгом движения за Реставрацию и создателями современной Японии. 
Тогда они действительно превратились в аристократию, служившую примером всему 
народу, стали его лидерами и вдохновителями. Здесь нет места для подробного 
описания великих событий революции Мэйдзи и выхода Японии из своей уединенной 
кельи, однако на отдельных моментах, связанных с нашей историей, следует 
остановиться. 
    Семьи, сыгравшие главную роль при Реставрации, носят знакомые нам имена. 
Токугава (Мито) Нариаки был потомком Мицукуни и ревностным сторонником 
самурайского воспитания в те дни, когда европейские и американские корабли 
стали появляться у берегов Я