что мои родители белорусы, рассказал про Калугу, про Циолковского и т. д. Он 
сидел и несколько минут молчал, а потом очень тихо сказал: "Моя настоящая 
фамилия не Сухой, а Сухи (ударение на последнем слоге - А.П.). Мы оба с вами 
белорусы, и только поэтому я вам это рассказываю. Когда я родился и мне давали 
в церкви имя, дьяк сказал, что он не знает такой фамилии - Сухи, младенец будет 
наречен фамилией Сухой. Вот так я стал Сухим". Это была одна единственная 
задушевная беседа между нами. Больше такого ни разу не повторилось. Здесь, 
наверное, уместно рассказать и еще об одном эпизоде, о котором я всегда 
вспоминаю со стыдом. Как-то раз, когда я шел на работу, мы встретились с П. О. 
на лестнице. Он сказал мне: "Какой у вас хороший портфель". По нынешним меркам 
портфель-то был не очень, но для того времени - действительно неплох. И я решил 
купить точно такой же и подарить его Павлу Осиповичу. Наутро пришел к П. О. и 
преподнес ему этот портфель. Он очень смутился, как-то странно посмотрел на 
меня и сказал: "Олег Сергеевич, а разве вы не заметили, что я с портфелем 
никогда не хожу? Сколько он стоит?" Я сказал, что это, мол, подарок. П. О. 
ответил, что он подарков от подчиненных не принимает, и расплатился со мной за 
этот злосчастный портфель. 

Хотелось бы еще подчеркнуть такую особенность Павла Осиповича: он имел дар 
видеть перспективу, умел выделить из всех новых предложений наиболее 
прогрессивные и тогда активно поддерживал их. Так, например, произошло с 
предложением ведущего конструктора отдела гидравлического оборудования М. М. 
Марголина о разработке "искусственного сердца". Это было совершенно новое, но 
не свойственное авиации направлением работ. П. О. отреагировал мгновенно и 
связался с Министерством здравоохранения СССР и ведущими специалистами в 
области сердечных заболеваний, в частности с профессором В. И. Шумаковым. В 
течение года был построен новый корпус, в котором разместилась, созданная с 
нуля, лаборатория искусственного сердца. В процессе настоящей работы всегда 
случаются конфликты. Хотел бы привести пару примеров того, как П. О. Сухой мог 
находить выход из таких ситуаций. В ходе разработки компоновочных схем 
самолетов у меня постоянно не складывалась работа с зам. Главного конструктора 
И. Е. Баславским. У него отсутствовало, как он сам признавался, 
пространственное воображение, он не умел "читать" чертежи и требовал 
изготовления так называемых "смотровых" моделей из пенопласта. На это уходило 
много времени. После осмотра модели он ехал в ЦАГИ с чертежами для обсуждения и 
согласования и, как правило, возвращался с полным мешком замечаний, которые в 
большинстве случаев мною не принимались. Опять обсуждения, опять новые поездки 
Баславского в ЦАГИ, новые замечания и т. д. Мне это надоело. Я был вынужден в 
категорической форме поставить перед П. О. вопрос о том, что я должен ездить в 
ЦАГИ вместе И. Е. Баславским. К моему удивлению, Сухой сразу же согласился, 
хотя Баславский таким решением остался недоволен. Но, повторяю, подобные 
конфликты - обязательное "приложение" любого дела, и справедливость требует 
сказать, что имя И. Е. Баславского незаслуженно не упоминается во всех 
публикациях, будто бы его и не было. На самом деле Баславский внес очень 
значительный вклад в разработку аэродинамических компоновок практически всех 
самолетов, созданных под непосредственным руководством П. О. Сухого. 

Другой эпизод связан с тем, что я как-то в силу своей самоуверенности (или по 
глупости, что, собственно, одно и то же) пожаловался П. О. на его заместителя 
по прочности Николая Сергеевича Дубинина, что тот его подводит. Дело обстояло 
так: моя задача заключалась в том, чтобы загнать вес конструкции в 
установленный лимит, а Дубинин, из соображений прочности, этот лимит завышал. 
Сухой мне на это ответил: "Я знаю Николая Сергеевича более 25 лет, знаю все его 
слабости и ошибки, знаю, где он прав, а где он, в своих интересах, немного 
искажает истину. И то, что я это знаю, главное. А теперь представьте, что я 
начал работать с новым прочнистом, более умным и грамотным инженером. Мне, для 
того, чтобы его изучить, потребуется несколько лет. А Дубинин меня ни разу не 
подвел, никогда не сломалось крыло, никогда не возник флаттер и бафтинг. А вам 
надо научиться уважать сотрудников, с которыми работаете". Так он защитил от 
нападок своего старого соратника, а мне - холодный душ и отличный урок на 
будущее. 

Сухой абсолютно не прощал своим бывшим сотрудникам предательства. С самого 
начала организации КБ начальником бригады общих видов был Николай Александрович 
Фомин. В 1949 г., когда КБ Сухого было ликвидировано, Фомин ушел на 
преподавательскую работу в МАИ и стал там заведующим кафедрой "конструкции и 
проектирования самолетов". Когда в конце 1953 г. КБ было вновь восстановлено, П.
 Сухой стал приглашать на работу своих старых сотрудников. Пришли почти все, 
отказались лишь некоторые, в том числе - и Н. А. Фомин. В 1959 г., когда КБ 
было уже на взлете, в серийное производство запускались самолеты Су-7Б и Су-9, 
Фомин решил вернуться в КБ на 0,5 ставки с работой по совместительству. П. О., 
мало того, что его не принял, он поручил встретится с Фоминым и сообщить ему об 
отказе мне. Надо сказать, для меня это была нелегкая миссия, ведь прошло всего 
три года, как я слушал лекции Фомина по курсу проектирования самолетов. Здесь 
надо сказать об отношении П. О. Сухого к "варягам", т. е. к тем людям, которые 
были присланы ему "сверху", приказом министра. Первым среди них был Н. Черняков.
 Полгода по прибытии он просидел, ничего не делая, в крошечном кабинете рядом с 
парткомом завода и оказался востребованным только на тему Т-4. Аналогичная 
ситуация сложилась и с зам. Главного конструктора М. П. Симоновым, переведенным 
к нам от Р. Л. Бартини. Придя на работу в КБ Сухого, он всеми силами добивался