|
Он вылез из автомобиля, поправил шашку с позолоченным эфесом /"За храбрость"/ и
стал выговаривать поручику пограничной стражи, что тот распускает панические
слухи.
Мачуговский заметил, что это может быть и правдой, надо проверить.
- Вот поезжайте и проверьте? - обрезал его командир корпуса.
Мачуговский вздохнул, поджал губы.
- Немцы! - вдруг ахнул шофер, показывая на рысивших по улице всадников в серых
зачехленных касках.
Мартос грозно-презрительным выражением посмотрел туда, готовый уничтожить
шофера, но там действительно был германский разъезд. В трехстах саженях.
- Это немыслимо! - сказал он. - У меня световые галлюцинации.
- Это немцы, - вымолвил Мачуговский.
Адъютант Мартоса и десятка полтора казаков с лихостью, будто затевали игру,
живо повернули лошадей и, нахлестывая, с гиканьем поднялись навстречу разъезду,
на ходу вынимая пики.
Больше адъютанта никто не видел, и командир корпуса вспоминал его целый день,
ибо тот увез с собой его сумку с папиросами и припасами.
Вот только что генерал от инфантерии Мартос командовал одним из лучших корпусов
и готов был сражаться, а что-то вдруг повернулось, и он уже без войск, даже без
конвоя, почти все казаки куда-то подевались, и кругом Николая Николаевича лес,
и спереди, и сзади грохочут орудия.
Судьба Мартоса была горестная, хуже чем у Мачуговского. Мачуговский погиб от
пулеметной очереди, выпущенной из засады, а Мартос, проблуждав целый день по
лесу со своими немногочисленными спутниками, ночью попал в плен. Они вели
обессиленных лошадей в поводу, держа направление по звездам на юг. Но звезды
затянуло тучами. Одна лошадь пала. За деревьями послышался шум, словно шли
войска. Лошади испугались, стали рваться в сторону, казаки их удерживали. Кто
там шел? Наши, немцы? Послали казака на разведку, он не вернулся. И тут хлынул
нестерпимый ослепляющий свет. Прямо на них был направлен полевой прожектор, и
они остолбенели. Мартосу показалось, что он спит и все ему снится. Он еще успел
залезть на лошадь и проскакать шагов сто. Почти в упор ударил залп, лошадь
упала, и генерал очутился на земле, ударившись плечом. Грубые сильные руки
придавили его.
* * *
Шестнадцатого августа вечером командующий со штабом и казаками под звуки
недалеких шрапнельных и пулеметных очередей ехали по дороге на Мушакен, Янов, к
русской границе. Все было кончено. Катастрофа, напророченная Мартосом, явилась
как всадник на бледном коне, и Самсонов стал искать себе оправдание.
Сперва его мучило удивление. После Мартоса Александр Васильевич побывал во
второй дивизии генерала Мингина, которая согласно приказу об отступлении должна
была прикрывать пути отхода центральных корпусов. Он прибыл в деревню Волька в
час ночи. Там стоял на отдыхе конный отряд Штемпеля вместе с одиннадцатой
конной батареей. Сияла луна среди расползшихся облаков. Пахло свежим навозом,
как всегда на постое большой кавалерийской части. Купчик радовался, встретив
односумов-батарейцев. Что с него взять? Он не ведал, что Штемпель должен был
защищать Нейденбург. В Вольке командующий узнал, что немцы уже продвинулись от
Сольдау за Нейденбург. Оставаться в деревне не было смысла, надо было найти
генерала Мингина.
Но и Мингин не помог. Он вчера удержал позицию к западу от Франкенау, даже
контратаковал и захватил свыше тысячи пленных и несколько орудий, но самого
главного - отстоять Нейденбург - он не выполнил.
Что теперь искать виноватых? Сонный Мингин доложил, что он действовал согласно
приказа Постовского "во что бы то ли стало удерживать позицию к западу от
Франкенау" и никак не мог действовать южнее. Постовский начал с ним спорить,
выгораживать себя. Самсонов прервал Постовского. Мингин продолжил доклад, и
командующий был поражен еще одной картиной краха.
Правда, от разговора с Мингиным доныне прошло больше полусуток, и он уже
притерпелся к горю.
Еще утром Александр Васильевич распоряжался на позиции впереди Орлау и попал
под обстрел тяжелых орудий. Тогда мерный звук гигантской пилы испугал его, но
он подавил мимолетный страх, зная, что от судьбы не уйдешь. А сейчас Самсонов
|
|