хочет перебросить корпус в Варшаву и открывать новое оперативное направление, 
на Берлин? 

- Французы настаивают, - пояснил Янушкевич. - Наш посол в Париже сообщает - 
положение там тяжелое. У нас французские представители просто стонут, чтобы мы 
наступали быстрее. 

- Я предоставляю генералу Самсонову право приостановить движение на Алленштейн 
до полного устранения опасности на левом фланге, - сказал Жилинский. 

- Не думаю, что это понравится великому князю, - заметил Янушкевич. - Я доложу 
ему ваши соображения, Яков Григорьевич. 

Разговор закончился, и что могло быть дальше, зависело уже от других, Жилинский 
свое дело сделал. 

Яков Григорьевич хотел перекреститься, по привычке поднял глаза в правый угол, 
но в аппаратной никаких икон не было, и он не перекрестился, только произнес 
первые слова молитвы: - Спаси, Господи, люди твоя. 

Он не знал, как распорядятся Янушкевич и Верховный в Барановичах, поймут ли его 
или прикажут продолжать начатое. 

В это время в Барановичах Янушкевич поручил генерал-квартирмейстеру Данилову 
продумать возможность приостановки наступления, а Данилов стал возражать, 
ссылаясь на известные обстоятельства. 

Они не пришли к согласию, ибо каждый считал свою линию спасительной для России. 
Янушкевич хотел укрепить самсоновскую армию в соответствии с переменившейся 
обстановкой, а Данилов - гнать армию вперед, удовлетворяя просьбы маркиза 
Лягиша. 

- Спасая Францию, мы избавляем себя от нашествия миллиона германских штыков, 
которые сейчас во Франции, - сказал Данилов. - Что по сравнению с этим 
трудности одной армии? 

- Я тоже за спасение Франции, - возразил Янушкевич своему 
генерал-квартирмейстеру. - Почему мы делаем вид, что с первого дня военных 
действий никаких перемен не произошло? Наши армии вошли в Восточную Пруссию и 
наверняка уже отвлекли на себя все, что немцы могут выделить. 

Этот спор не разрешился двенадцатого августа в Барановичах, а через 
дипломатического директора при Ставке Кудашова был передан в Петроград министру 
иностранных дел Сазонову; О нем узнал и французский посол Палеолог, и государь. 
Судьба Самсонова была решена. 

Глава шестая 

Тринадцатого августа решение окончательно определилось. Данилов вызвал к 
аппарату начальника штаба фронта Орановского и продиктовал: 

- Сообщаю, Верховный главнокомандующий ставит первостепенной задачей первой и 
второй армий покончить поскорее с Восточной Пруссией. С этой точки зрения 
считает крайне нежелательной приостановку движения на Алленштейн. Великий князь 
предоставляет в полное распоряжение генерала Жилинского собранные в районе 
Сольдау части первого корпуса, одобряет остальные соображения генерала 
Жилинского, но желает сильного и энергичного удара против немцев. Вместе с тем 
находит безусловно необходимым уже теперь найти возможность и способы скорейшей 
переброски хотя бы одного корпуса, безразлично какого, - в Варшаву. 

Это был приказ, и Орановскому стало ясно, что время колебаний и обсуждений 
миновало. Генерал поднял голову, поглядел в правый верхний угол, потом 
потеребил русую бороду и направился к Жилинскому. 

Впрочем, приказ Ставки, неважно, каким он был - верным или ошибочным, уже 
опоздал. 

Немцы нанесли удар еще двенадцатого, после обеда, у города Лаутенбурга, на 
самом краю левого фланга второй армии, охраняемом пятнадцатой кавалерийской 
дивизией. Это был пробный, пристрелочный удар, чтобы только прикоснуться к 
воротам русской крепости. Если бы новый командующий восьмой немецкой армией 
генерал Гинденбург знал, что Жилинский не позволял Самсонову видеть здесь 
противника под страхом обвинения в трусости, то двенадцатого августа он бы 
улыбнулся. Немцы отбили Лаутенбург, ворота содрогнулись. 

Жилинский и Орановский, будучи в неведении, обсуждали последствия приказа и 
расстановку сил в Ставке. Их совесть была чиста, и наступление продолжалось. 

* * *