целая страна, был добровольно, в диком, слепом восторге самоуничтожения, привит 
и всосан народным организмом. 

Если мы, клеточки этого некогда могучего, ныне агонизирующего государственного 
тела, еще живем физически и морально, то это есть в значительной мере та жизнь 
по инерции, которая продолжает тлеть в умирающем и которая как будто возможна 
на некоторое время даже в мертвом теле. Вспоминается мрачная, извращенная 
фантазия величайшего русского пророка Достоевского. Мертвецы в своих могилах, 
прежде чем смолкнуть навеки, еще живут, как в полусне, обрывками и отголосками 
прежних чувств, страстей и пороков; уже совсем почти разложившийся мертвец 
изредка бормочет бессмысленное "бобок" - единственный остаток прежней речи и 
мысли..." (С. Франк. Из глубины.) 

Что бормотала врангелевская армия? 

Несколько десятков русских мыслителей определили диагноз (или диагнозы) 
самоубийства России, а простые разбитые морально русские люди уже не знали, 
каким богам молиться, какой родине служить. Бобок! Пропади все пропадом! 

А что Константинополю пришедшая эскадра? Над рейдом Мода развевались флаги 
Англии, Франции, Америки, Греции, Италии, Сербии. России - не было. 

Сиял солнечный свет, сияла лазурь Босфора, возносились к небу мраморные 
минареты и купола прекрасных мечетей, среди которых великая Айя-София, бывшая 
некогда византийским православным храмом. 

Русские, начиная с екатерининской великой эпохи, рвались сюда, и вот добрели! 

Встречали корабли десятки и десятки быстрых лодок-каиков, в которых расторопные 
турки привезли халву, апельсины, лаваш и предлагали все это обменивать на все 
что угодно - часы, револьверы, обручальные кольца, шинели. Хочешь - бери, не 
хочешь - вольному воля. 

"Продается все: и белье, и обувь, и одежда, и золото, и оружие буквально за 
гроши, - отмечал в приказах по эшелону парохода "Саратов" генерал Мартынов. - 
Господа, воздержитесь от продажи вещей, потерпите немного..." 

Напрасно он уговаривал. Каждый жил своим умом, своим неверием в спасение. 

У Кутепова, впрочем, были иные приказы. Первый приказ в Константинополе, 18 
ноября, когда союзные власти объявили, что русские должны сдать оружие: 

"1. Приказываю в каждой дивизии распоряжением командиров корпусов всем чинам за 
исключением офицеров собрать в определенном месте оружие, которое хранить под 
караулом. 

2. В каждой дивизии сформировать вооруженный винтовками батальон в составе 600 
штыков, которому придать одну пулеметную роту в составе 60 пулеметов. 

3. К исполнению приступить немедленно и об исполнении донести. 

Генерал-лейтенант Кутепов". 

За этим приказом открыто стояла несгибаемая воля, для которой спасение людей 
было возможно только через спасение армии. 

Но никому в Константинополе не была нужна эта армия беженцев. Наоборот, она 
могла быть опасной. Французы смотрели на нее как на источник неприятностей и 
торопились забрать с кораблей побольше русского имущества. Они сгрузили с 
прибывших судов тонны военной амуниции, десятки тысяч единиц оружия, сотни 
тысяч пудов зерна, сахара, чая, табака. В залог помощи. 

Беженцы были беззащитны. 

Девятнадцатого ноября армия была сведена в 1-й русский армейский корпус под 
командованием Кутепова. Он был произведен в генералы от инфантерии. 

Пехота перемещалась в Галлиполи, казаки - на остров Лемнос, откуда им всем был 
один путь - либо обратно на родину под расстрел, либо обратиться в беженскую 
пыль. 

Врангеля туда не допустили, отделили от армии. 

Двадцать первого ноября пароходы "Саратов" и "Херсон" с частями корпуса пошли 
на Галлиполи. Было холодно, ветрено. В борт тяжело били волны. Желтовато-серой 
полосой тянулся берег, изрезанный высокими холмами. Утром пришли к городку 
Галлиполи, маленькому, разрушенному недавним землетрясением и бомбардировками 
английского флота. У небольшой квадратной гавани возвышалась четырехугольная 
каменная башня, помнившая еще генуэзцев. Это была горькая для русских земля. 
Здесь содержались в неволе пленные запорожцы, солдаты Крымской войны и