при падении револьвер. Пусть подойдут поближе. Живым он не дастся. 

Но было бы слишком просто для него уйти в лучший мир в первом же бою. К нему 
подползли раненые преображенцы и поволокли его к своим. Он ободрял их, даже 
пошучивал сквозь зубы. 

В ноябре Кутепов вернулся из госпиталя в полк. К той поре война уже приобрела 
черты обыденности: горечь героического поражения в Восточной Пруссии, когда 
ценой армии генерала Александра Васильевича Самсонова были отвлечены от Парижа 
крупные германские силы, уже забывалась, а успехи против австрийцев и взятие 
Львова согревали душу. 

Война уже обнаружила, что в ее глубине перекрещиваются разные народные течения, 
верхние, нижние, видимые и невидимые постороннему наблюдателю. 

Вот дневник солдата Штукатурова. Сквозь его строки как будто проглядывают 
образы патриархальных богатырей, питавшихся силой родной земли. Даже сама 
смерть Штукатурова передана с эпической простотой: солдат носил с собой 
надписанную почтовую открытку с адресом семьи, там было написано: "Я убит ...
числа". Однополчанам лишь оставалось поставить дату гибели. 

Начинается дневник описанием прощания солдата с семьей и родными могилами: 

"Ночью жена плакала, но я, как мог, старался успокоить ее, пускаясь в 
некоторого рода философию. Проснулся я в два часа ночи и стал собираться. 
Грустно делалось на душе при мысли, что все эти дорогие лица, быть может, вижу 
в последний раз. Поставили самовар, приготовили яичницу со свининой, но есть 
ничего не хотелось. Разбудили дочурок. Я попросил мать благословить меня. Пошли 
слезы и причитания как жены, так и матери. 

Сам по себе я не стал бы плакать, но я не могу смотреть на слезы других, в 
особенности дорогих, близких сердцу людей. Тщетно хотел я удержаться от слез, 
нервы не выдержали, и я заплакал... Мать, плача, благословила меня иконой 
святого Николая Чудотворца, я в свою очередь благословил деток иконой пресвятой 
Богородицы. Жена так расплакалась, что я не знал, что делать, чтобы она 
успокоилась. 

Дети подняли громкий плач. 

...Когда строения деревни стали исчезать за горой и мы миновали свое поле, то я 
еще раз посмотрел на все это. Ехать было хорошо: не было пыли и грязи, дождь 
перестал накрапывать. В Самуйлове я решил сходить на могилку отца и с прахом 
его проститься. Жена тихо поехала по дороге, я пошел на кладбище, где, 
преклонив колена, помолился за упокой его души, а также попросил благословения 
на мой дальнейший опасный путь". 

В этих строчках все дышит простотой и силой духа. Нет ни слова о страхе смерти, 
зато есть покорность, сознание долга, даже возвышенность. Уходящего на войну 
человека благословляет мать, он оставляет свое благословение детям, и, 
простившись с земным, личным, обращается за поддержкой к памяти ушедших, к 
самой матери-земле. Наверное, он, прощаясь с отцовской могилой, обращался и к 
небу, и к ветру, и к траве. Это не солдат, а крестьянин с былинным сознанием 
поклонился на все четыре стороны света. Он перетерпит всю тяжесть войны, он 
вытащит из-под огня раненого товарища, он верит в царство Божие и поэтому ничто 
ему не страшно. 

Штукатуров - духовный брат Кутепова. Они одной породы, хотя разных слоев. 

Вот еще один их собрат, армейский подполковник Николай Иванович Соболевский. 
Его показания рисуют горькую картину того, как встречал смерть русский офицер: 

"5 октября 1914 года в Восточной Пруссии я, командуя 8-й ротой, получил 
приказание атаковать деревню Соболей своей и 7-й ротой... Ввиду того, что это 
было днем (около 2 часов дня) и местность на всем расстоянии между нашими 
окопами и деревней не имела укрытий, я решил атаковать быстрым, насколько 
возможным, движением вперед, дабы не дать возможности противнику пристреляться..
. Мы шли настолько быстро, что три или четыре стены неприятельских снарядов 
дали перелет и лишь один разорвался среди нашей цепи. Отойдя около версты, я 
получил шрапнельные раны, две в левую ногу, три в правую ногу и одну в локтевую 
часть левого предплечья; я продолжал вести роты вперед; шагах в 200 от 
неприятельского окопа я снова был ранен ружейной пулей в левое плечо навылет, 
но с криком "ура" бросился вперед, задыхаясь от быстрого бега. Я широко раскрыл 
рот и уже на бруствере окопа был ранен ружейной пулей, которая, раздробив мне 
всю правую половину верхней челюсти и выбив три зуба в нижней, вышла в затылок 
у сонной артерии. Когда я пришел в себя... ко мне подошел немецкий офицер... на 
мою просьбу перевязать меня офицер, ничего не ответив, вынул нож... увидев ужас 
в моих глазах, он покачал головой и сказал: "" (стыдно). Отрезав погон, 
офицер положил его в карман и ушел. Через некоторое время тот же офицер 
вернулся с другим, имевшим повязку Красного Креста... Он поднял мне голову (у 
меня все это время беспрерывно текла кровь изо рта и затылка), кровотечение