Эски-Гассан отчаянно отстреливался, но не смог больше одной склянки выдержать 
меткого огня русских пушек и стал позорно убегать.

— Смотрите-ка, смотрите, «крокодил»-то наш хваленый удирает! — смеялся Ушаков, 
спокойно стоявший на шканцах под турецкими ядрами. — В авангарде, брат, быть 
несладко.

Поворачиваясь, капудан-паша подставил богато разукрашенную корму «Бериславу» и 
«Стреле». Фрегаты метко ударили по ней орудиями своего лага[45 - Лаг — борт 
корабля.]. С высокой кормы посыпались в воду обломки больших ярко окрашенных 
досок, полетел вниз алый адмиральский флаг.

— Так его, молодцы! — похвалил Ушаков. — Ну, «крокодила» уже и след простыл! 
Пора взяться за его детушек! Поднять сигнал: «Всем следовать в точности 
движениям флагмана!»

В густом пороховом дыму русские корабли неожиданно для турок сблизились с ними.

— Бить книппелями[46 - Книппель — снаряд для перебивания мачт, рей и снастей.
]! — скомандовал Ушаков.

Вот когда могла по-настоящему вступить в дело малокалиберная артиллерия русских 
фрегатов.

Книппеля с треском ломали мачты и реи, перебивали ванты. Снасти свисали с 
турецких кораблей гроздьями.

Лишенные своего знаменитого флотоводца, турки окончательно смешались. Они 
стреляли беспорядочно и торопливо. Море вокруг русского флота кипело от ядер и 
брандскугелей, падавших в воду.

Турки были подавлены. Они думали лишь об одном: поскорее выйти из боя. Их суда 
стали поспешно сверху донизу одеваться парусами. И, не дожидаясь друг друга, 
они врассыпную уже летели на запад.

Преследовать турок стало невозможно: турецкие корабли вообще были легче на ходу,
 чем русские. Им помогали также легкие бумажные паруса, которые надувались 
скорее тяжелых пеньковых.

И к закату солнца турки скрылись за горизонтом.




VII


Ушаков чувствовал себя счастливым: первый морской бой русской эскадры на Черном 
море был блестяще выигран. Нервное напряжение, в котором он находился все эти 
дни, улеглось, прошло. Федору Федоровичу хотелось теперь только спать.

Но нет, раньше надо под свежим впечатлением написать рапорт Войновичу о бое. 
Прежде всего надо подумать о героических матросах и офицерах, которые сегодня 
выиграли беспримерный морской бой с сильным врагом.

Ушаков пошел к себе в каюту, снял мундир, умылся и сел писать.

«Это была первая на здешнем море генеральная нашего флота баталия, — с 
удовлетворением написал он. — Я сам удивляюсь проворству и храбрости моих 
людей: они стреляли в неприятельский корабль нечасто и с такою сноровкою, что 
казалось, каждый учится стрелять по цели».

Он подробно изложил все фазы боя и закончил:

«Прошу наградить команду, ибо всякая их ко мне доверенность совершает мои 
успехи; равно и в прошедшую кампанию одна только их ко мне доверенность спасла 
мой корабль от потопа, когда штормом носило его по морю».

— Федор Федорович, прибыли от адмирала, — прервал его вошедший в каюту денщик.

— Опять письмо? — недовольно поморщился Ушаков. — Переписка, как у жениха с 
невестой! И чего он? Снова какие-либо страхи мерещатся? Кто там с письмом? 
Давай! — встал он.

В каюту вошел посланный Войновичем мичман с «Преображения». Он протянул Ушакову 
конверт.

— Обожди, братец, я тебя кликну, — сказал Федор Федорович, принимая конверт.

Мичман вышел.