— Все такой же: строг, но справедлив. Матросы его обожают. Правда, Григорий 
Андреевич о них сильно заботится.

— Правильно делает!

— Я, Феденька, вот за что особенно уважаю адмирала Спиридова: он вроде нашего 
Николая Гавриловича Курганова — за русского человека горой. Это не кто-либо там,
 что потолчется неделю-другую в Англии, а потом от своих нос воротит!

— Гаврюша, расскажи про Хиос и Чесму. Как было?

— Было так. Мы искали в Архипелаге турецкий флот. Накануне Ивана Купалы подошли 
к проливу у острова Хиос. Видим — стоят на якоре шестнадцать линейных кораблей. 
Можешь представить: шестнадцать, а у нас всего-навсего девять!

— Трудновато. Ну и со скольких кабельтовых открыли огонь?

— Какие там кабельтовы! Сошлись на пистолетный выстрел.

— Ай да Спиридов! — вырвалось у Ушакова. — Он чем командовал, авангардом?

— Да. А мы — в арьергарде.

— Так-так. Значит, Спиридов в авангарде, — повторил, думая о чем-то своем, 
Ушаков. — Как царь Петр при Гангуте. И как же дрались? — продолжал 
расспрашивать он. — Турки вышли из пролива, и вы вели бой по всем правилам — на 
параллельных курсах?

— Какое там! Спиридов так внезапно атаковал турок, что они не успели сняться с 
якоря. Остались в двух линиях. И потому у них могла вести огонь лишь одна 
передняя линия — десять кораблей.

— Ах, Григорий Андреевич, молодец: как сообразил! — восхищался Ушаков.

— А мы шли в ордере колонны. Спиридов ударил сразу по флагману.

— Так-так, по голове!

— Все наши суда дрались отчаянно. Матросы и офицеры не щадили себя. Знаешь, 
когда «Евстафий» сцепился с флагманским «Реал-Мустафа», один наш матрос 
бросился к турецкому корабельному флагу. Добежал, уже протянул руку — ее 
прострелили. Он схватился за флаг левой — турок проткнул руку ятаганом. Тогда 
матрос вцепился зубами в турецкий флаг и погиб, но не выпустил его.

— А флаг?

— Флаг наши отбили. Принесли адмиралу Спиридову. Ты бы знал, как держался он 
сам! Спиридов отдал приказ: «Музыке играть до последнего!» И вот представь: 
гром орудий, треск рангоута, крики людей — и музыка. А сам Григорий Андреевич 
со шпагой в руке ходит по шканцам.

— Герой!

— Ну и расколошматили басурманов. Турки — тягу. Укрылись в Чесменской бухте. 
Тут мы их и прикончили: кто взлетел на воздух, кто сгорел, кто потонул. Вот 
картина была — век не забуду! И ни один турецкий вымпел не ушел из бухты.

— Поистине великолепная виктория! — сказал Ушаков. — Эх, жалко — некогда ни 
посидеть, ни поговорить толком! Надо торопиться: завтра снимаемся с якоря, а 
дел еще много. Придется идти. Всего хорошего, Гаврюша!

— Тебе счастливого плавания!

Друзья простились.

Ушаков шел под впечатлением рассказов Голенкина о славных архипелажских победах.


«Вот над чем надо хорошо поразмыслить! Такого даже у Курганова не вычитаешь, не 
то что у Госта», — думал он.




XV


Ушаков вышел из Адмиралтейств-коллегии и медленно направился к пристани. Он был 
так озадачен, что шел не замечая прохожих, — Федор Федорович только что получил 
новое назначение.