на русском военном судне в Константинополь с письмом их обоих султану о всех 
проделках Махмута.

Ушаков пожал руку почтенного Кадыр-бея и благодарил его за настоящее 
товарищеское отношение.

Для него вопрос был совершенно прост и ясен: ссориться с Али-пашой ни к чему. 
Ушаков приехал сюда не затем, чтобы укрощать турецких сатрапов. Это лишь 
отвлекло бы его от прямой задачи и усложнило бы ее. Надо стараться приобретать 
сторонников, а не врагов!

Федор Федорович предложил Кадыр-бею просто поскорее отослать незадачливого 
дипломата Махмута к его хозяину: Али-паша сам оценит его дела.

Кадыр-бей очень уважал Ушак-пашу и согласился с ним: Махмут был в тот же день 
отправлен в Превезу.

Но его пребывание на турецких судах и происки агентов Али-паши на острове 
все-таки сказались.

Во время совместных военных действий турецкие солдаты и офицеры беспрекословно 
слушали русских. Ибрагим, командир турецкого корабля, приданного отряду 
Сенявина, ходил за Дмитрием Николаевичем как тень. Турецкие солдаты усердно 
работали у Сенявина на батареях. Вместе с русскими втаскивали на горы под огнем 
французов 24-фунтовые пушки. И что больше всего удивляло Кадыр-бея и его 
флагманов, — галионджи ходили по городу и окрестностям без оружия: так приказал 
Сенявин. И никто из жителей не жаловался на бесчинства или убийства со стороны 
галионджи, как бывало в плавании всегда.

И вдруг, до сих пор спокойные, солдаты и офицеры стали роптать на союзников. 
Слышались недовольные голоса.

Приближался священный месяц магометанского года, рамазан. Агенты Али-паши 
подзуживали турок. Они говорили: «Гяуры продолжают военные действия потому, что 
хотят надругаться над законом Магомета, чтобы вы трудились, а не праздновали».

Они лгали, уверяя, что русские берут себе трофеи. И галионджи, которые до сих 
пор и не думали ни о каком дележе военной добычи, вдруг запротестовали. Они 
требовали половину пушек, снарядов и прочего имущества или платы за все.

Сенявин и слушать не хотел об этом, потому что все взятое у французов 
вооружение сразу же передавалось островитянам.

Тогда часть турок решила наверстать упущенное своим обычным способом: грабежом 
окрестных деревень.

Пример Превезы был им очень близок во всех отношениях.

Но первую же турецкую шайку, которая попробовала грабить, обезоружили 
вооруженные жители. И пятерых турок доставили в городскую ратушу.

Денщик разбудил Ушакова еще до поднятия флага.

— Федор Федорович, к вам прибыли!

— Кто? — проснулся Ушаков.

— Этот, как его, Кадубей и наш Егорушка…

— Что там стряслось?

Пока Метакса докладывал о поимке турецких матросов-грабителей, Кадыр-бей 
смущенно теребил свою длинную бороду, словно хотел повыдергать ее. Он сидел 
красный от стыда и страха: если русский адмирал напишет обо всем султану, 
Кадыр-бею будет нехорошо.

Кадыр-бей приносил искренние извинения его превосходительству адмиралу Ушакову 
и просил главнокомандующего препроводить арестованных к нему. И пусть Ушак-паша 
напишет обо всех их подлостях в самых жестоких словах, чтобы покраснело небо и 
кровь застыла в жилах!

Старик был взволнован, убит.

— Не огорчайтесь, мой друг, — сказал по-русски Ушаков. — В семье не без урода! 
Я их пришлю вам — делайте что хотите, и на том конец. В Константинополь я 
сообщать об этом не стану!

Кадыр-бей с облегчением вздохнул. Он не знал, как и благодарить Ушакова. Он 
просил главнокомандующего написать правила, как должны поступать турецкие 
солдаты и офицеры. Опираясь на эти правила, он мог бы требовать от своих