И, к радости греков, матросы больше не отказывались.

— Я думал, что слива, сунул в рот, а она — противная, — плевался матрос.

— Верно… она вроде постного масла…

— Это маслина, — улыбнулся бывалый боцман Макарыч. — К ней привыкнуть надо!

— Гляди, братцы, у баб глаза и нос закрыты повязкой. Отчего это? — спрашивали 
друг друга матросы, увидев у знатных дам на лице шелковые маски.

— А вот тая без ничего. Красивая…

— Это холопка, а в повязке, должно быть, дворянка, барыня. Брезгует…

— Может, сама рябая или косоглазая — вот и схоронилась.

— Нет, у них, как у турок: муж боится, чтоб не приглянулась кому…

— Смотри, Макарыч, не моргай!..

Вошли на большую соборную площадь. Движение замедлилось: входили в узкие двери 
собора.

И вот уже ряды моряков ступили под прохладную сень древнего храма.

После обедни именитые граждане угощали адмиралов и капитанов парадным, 
роскошным завтраком.

Команды тоже не остались без угощения.

В полдень адмиралы созвали собрание в доме графа Марки, чтобы избрать 
управление острова.

Внизу, под окнами, на громадной площади стояли зантиоты, ожидая результатов 
собрания.

Когда им объявили, что они сами станут управлять островом, площадь 
заволновалась. Поднялся невероятный шум и крики. Но в криках почему-то не 
слышалось ни одобрения, ни радости.

Ушаков вопросительно глянул на Метаксу:

— Чем они недовольны? Чего еще хотят?

— Они хотят присоединения к России!

Ушаков невольно глянул на Кадыр-бея. Турецкий адмирал сидел, насупив густые 
черные брови. Махмут-эфенди, иронически улыбаясь, шептал ему что-то на ухо.

К Ушакову подошел обрадованный граф Марки:

— Ваше превосходительство, вы слышите: они хотят присоединения к России.

Ушаков свирепо посмотрел на графа:

— Это невозможно. Разъясните им, пожалуйста! — и отвернулся к Метаксе.

На балкон к волнующемуся народу вышел граф Марки.

Он что-то очень горячо говорил зантиотам, но его не слушали и перебивали 
криками. Марки вернулся, разводя руками.

— Они не хотят ни о чем слушать! — перевел Федору Федоровичу Метакса.

— Тогда пойдем! — поднялся адмирал и быстро зашагал к балкону.

Так он ходил по шканцам в самую трудную минуту боя.

Махмут-эфенди кивнул своему драгоману — он говорил по-английски и по-французски,
 но не понимал по-русски — и пошел к балкону.

Как только на балконе показался прославленный русский адмирал, по всей площади 
прокатился гул одобрения и крики радости. Толпа кричала «ура», в воздух летели 
шапки и платки.

Ушаков поднял руку. Все стихло.

Адмирал медленно говорил, а Метакса переводил.