постепенно усиливался и развел большую волну.

— Ох, раскачает нашу старую посудину! — беспокоился Ушаков.

А ветер становился все крепче.

Наутро пришлось приказать стать под берегом на якорь всей эскадре. Два дня 
ветер продержал эскадру на месте.

«Я и говорил: не надо было выходить тринадцатого — все равно потеряли двое 
суток», — рассуждал сам с собой Федор.

18 августа ветер ослабел. Суда починили повреждения и снялись с якоря. 23 
августа подошли к проливу. Но «Панагия» еще не вернулась с ответом — входить в 
пролив или нет. Пришлось лавировать у пролива, ожидая известий от Томары.

Наконец. 24-го вернулась «Панагия». Она привезла чиновника посольства, который 
сказал, что турки давно с нетерпением ждут русский флот.

25-го вошли в пролив. При входе каждое судно салютовало из семи орудий. 
Турецкие крепости отвечали столькими же выстрелами.

Берега были усеяны народом, радостно приветствовавшим союзников.

На русских судах все бросились к портам и на верхнюю палубу, чтобы наконец 
посмотреть на Босфор, о котором всегда было столько разговоров.

Он оказался похожим на величественную реку, текущую между двумя рядами холмов, 
поросших лесом. Их склоны были все в садах и красивых загородных домах и дачах.

Местами пролив причудливо извивался. Он образовывал прелестные бухточки и 
заливы, в него выдавались зеленые мысы с кипарисами и платанами.

После неспокойного Черного моря, где вечно бушуют и бьются в берега волны, 
здесь царила поразительная тишина: скалы и горы защищали Босфор от ветра.

— Вот, братцы, где стоять на якоре — спи, не хочу! — удивлялись моряки.

— А дельфинов-то, дельфинов сколько!

— Смотрите, вон цапли! И откуда их так много?

— А какие кипарисы! Словно веретенце с пряжей!

Чиновник посольства стоял на шканцах вместе с Ушаковым, капитаном «Св. Павла» 
Сарандинаки и другими старшими офицерами. Он давал объяснения.

— Это Буюк-дере, — указывал он на загородные дома, раскинувшиеся в прекрасной 
долине. — До Константинополя осталось двадцать пять верст. Здесь летом живут 
иностранные министры, консулы, чиновники миссий, купцы. Вон видите, на 
набережной, большой красивый дом в саду среди платанов и кипарисов? Это дом 
нашего посольства. Он построен министром Яковом Ивановичем Булгаковым, — с 
гордостью сказал чиновник.

Ушаков дал сигнал эскадре стать против Буюк-дере в линию на якорь.

И тотчас же на «Св. Павел» приехал сам посланник, обрусевший грек, носивший 
странную фамилию — Томара.

Это был небольшой, худощавый человек.

Ушаков встретил Василия Степановича Томару у трапа и повел в свою каюту.

— Вот вы уже у ворот Стамбула, — сказал, садясь, Томара.

— Меня обещали когда-то привезть сюда в клетке, а я приехал сам! — пошутил 
Ушаков.

— Это хвастался Саит-Али — пылкий и не очень умный господин. Он известен еще и 
тем, что однажды фрегат из его флота разбился во время бури у греческого 
острова Самос. Саит-Али заставил островитян уплатить ему все убытки на том 
основании, что если бы острова Самос не было, то фрегат остался бы цел. О 
словах Саит-Али теперь нечего поминать. Теперь вы здесь — самый желанный гость! 
Вот послушайте.

И Томара изложил Ушакову международную обстановку. Оказалось, что Франция 
готовила морскую экспедицию не для вторжения в Черное море, а для захвата 
турецкой провинции Египта: генерал Бонапарт три недели назад высадился с 
36-тысячной армией в Александрии, — английский адмирал Нельсон не успел ему 
помешать в этом, хотя потом все-таки разбил французский флот у Абукира. Томара