турецкий офицер. Он вручил пакет.

В пакете было уведомление командующего сухопутной армией князя Репнина о том, 
что между Россией и Турцией заключено перемирие и военные действия прекращены.

— Ну, счастлив турецкий бог! — сказал Федор Федорович. — А жалко: раз и 
навсегда покончили бы с оттоманским флотом!

Но делать было нечего, — пришлось идти домой, в Севастополь.

Потемкин чрезвычайно обрадовался блистательной победе Черноморского флота. Он 
писал Ушакову:

«С удовольствием получил я рапорт Вашего превосходительства… об одержанной Вами 
над флотом неприятельским победе, которая, возвышая честь флага Российского, 
служит и к особливой славе Вашей. Я, свидетельствуя чрез сие мою благодарность 
Вашему превосходительству, препоручаю Вам объявить оную и всем соучаствовавшим 
в знаменитом сем происшествии. Подвиги их не останутся без достойного 
возмездия».

Это было последнее поздравление светлейшего: через два месяца его не стало.

Место Потемкина занял очередной любимец императрицы, ничем не замечательный 
Платон Зубов.

Адмиралтейство было переведено из Херсона в новый город Николаев, основанный на 
Бугском лимане у Черного моря.

Войны не предвиделось. Ушаков, как старший член Черноморского правления, зиму и 
весну жил в Николаеве.




XXVI


Денщик вице-адмирала Федора Федоровича Ушакова Федор Скворцов стоял на 
подоконнике и протирал верхние стекла окна. Адмирала не было дома — он с утра 
ушел на верфи, и Федор принялся за уборку.

В квартире все сияло, как на корабле. Медные ручки дверей начищены до 
умопомрачительного блеска, полы натерты воском — хоть смотрись в них.

Федор чуть дотягивался рукой до верхних рам, не спеша вытирал и не спеша пел. 
Пел он не сильным, но приятным тенорком:

		Вниз по матушке по Волге…

И вдруг снизу чей-то бас очень хорошо подхватил:

		По-о широкому раздолью…

«Кто это? Пустошкинский Иван? У того тоже бас, но Иван непереносимо козлит, а 
этот поет верно!»

Федор глянул через плечо вниз.

В комнате стоял небольшой худощавый человек в белом кителе нараспашку. На 
макушке — хохолок седых волос, одна прядка падает на высокий лоб. Глаза быстрые,
 молодые, хотя певцу, видать, годков немало.

«Кто это? Военный аль так?»

В Севастополе он знал всех, а тут, в Николаеве, они жили недавно и временно.

Федор обернулся и виновато сказал:

— Простите, ваше… ваше…

Он не знал, как и величать гостя: ни погон, ни кавалерии.

— Я и не слыхал, как вы изволили войти.

— Помилуй бог, а ты хорошо поешь! — похвалил гость. — Как тебя звать, братец?

— Федор.

— Федор, а ты на клиросе пел?