его товарищи.

Возле пристани, на берегу, на гондеке толпились кадеты. Стоял дым коромыслом: 
тут курили, о чем-то горячо спорили, играли в свайку. Чуть в стороне несколько 
завзятых рыболовов, примостившись на камнях, удили рыбу. Группа кадет младшего, 
3-го класса обступила вихрастого гардемарина Алешку Тверитинова, любившего 
возиться с малышами. Алешка заказывал, а третьеклассники вязали морские узлы. 
Они наперебой друг перед дружкой старались поскорее завязать узел и заслужить 
одобрение гардемарина. А тот важно курил, сплевывая по-боцмански, 
снисходительно осматривал их работу и с улыбочкой щелкал по затылкам отстающих, 
неопытных такелажников.

Весь опердек, всю бревенчатую пристань, безраздельно занимали господа 
гардемарины. Кто, свесив ноги вниз с пристани, сидел и курил, кто, подостлав 
сюртук и оставшись в одном каламянковом камзоле, лежал, глядя на Неву. Строили 
планы на будущее, рассказывали разные истории. В дальнем углу пристани группа 
гардемарин сообща повторяла фортификацию, которую учили не по учебнику, а по 
запискам. Один читал вслух по толстой тетради, а остальные слушали.

В центре расположилась самая шумная компания. Среди других товарищей Федя 
Ушаков увидел и своего сожителя по комнате, черноглазого, курчавого Гаврюшу 
Голенкина.

Голенкин всегда учился прилежно, но в прошлую осень вдруг втюрился в какую-то 
девчонку и теперь знал одно: чистить сюртук да, как трунил над ним степенный 
Федя Ушаков, тировать[4 - Тировать — покрывать смолою, смолить.] свои волосы.

Всех на пристани, видимо, потешал пучеглазый Нерон Веленбаков.

Нерон был не лишенный способностей, смышленый парень, но его губило пристрастие 
к полпиву. Он предпочитал посидеть в кабачке с корпусным боцманом Лукичом, 
обучавшим кадет такелажному делу, чем корпеть над какой-либо сферикой.

На этот раз, к удивлению Ушакова, в руках у Нерона Веленбакова была книга. 
Наморщив лоб, Нерон перелистывал ее. Перед ним, в позе ученика, вызванного 
учителем к ответу, стоял гардемарин Антоша Селёвин.

Это был маленький угреватый паренек. За его невзрачность товарищи называли 
Селёвина «Се-не-лёвин», потому что в его внешности действительно было мало 
львиного.

— Вот те на — Нерон взялся за учебу! — сказал Ушаков, подходя к товарищам.

— Он экзаменует Селёвина, — объяснил быстрый Голенкин.

— Что у тебя — Курганов? — наклонился к Веленбакову Ушаков.

— Нет, Ла-Кроц.

— «Универсальная история», — ответило за Нерона несколько голосов.

— А какой же вопрос он задает?

— Разве не знаешь Нерона? — улыбнулся Селёвин. — Он выискивает, где про 
беспутства говорится…

Веленбаков сосредоточенно листал книгу.

— А ну-ка триста восьмой вопрос, — вскинул он глазами на Селёвина и прочел: — 
«Каких качеств была Иулиа, дочь Августова?»

Все засмеялись.

— Вот видишь, что интересно Нерону, — сказал Антоша и без запинки ответил: — 
«Она была такого развращенного нрава, что отец ее Август принужден был сослать 
ее на остров Пандатарию».

Веленбаков, проверявший ответ по книге, восхищенно сказал:

— Верно! Слово в слово! А ну еще один!

Он провел пальцем по строчкам:

— Какой смертию умер Клавдий?

— Ну, это знают все, — вмешался Голенкин. — Жена отравила его грибами!

— Гляди, Нерон, как пойдешь с Лукичом на Десятую линию в кабак, не закусывай 
мочеными груздочками! — смеялись товарищи.